Динамичная Вселенная Думы о Марсе Пульсирующая Земля Ритмы и катастрофы... Происхождение человека История Экспедиции
На главную страницу Поэтическая тетрадь Новости и комментарии Об авторе Контакты

Вы находитесь: Вселенная живая Наша наземная жизнь Этюды о заповедниках Заповедники на весах

 

К столетию заповедной системы в России – дискуссия

ЗАПОВЕДНИКИ НА ВЕСАХ СОЦИАЛЬНОГО МАЯТНИКА

 

А.В. Беликович © 2017

 

 

 

Это случилось поздней осенью. По сопкам алели дикие абрикосы. Небеса пели от ветра, а степь шевелилась под первой снежной крупой.  Трудно было свыкнуться с тем, что я покидаю заповедник. Ах, если бы я знала тогда, что навсегда. Навсегда – ужасное слово, но о нем узнаешь слишком поздно, когда кончается твоя жизнь. Вот тогда ты уже точно знаешь, что это означает, и можешь применить это слово аккуратно. Именно к тому моменту, к той поворотной точке, когда ты покинул НАВСЕГДА.

Сегодня я уже знаю, что «НАВСЕГДА» покинули свои заповедники сотни, если не тысячи таких как я.  Кто-то уехал сам, взятый за горло обстоятельствами, кто-то был уволен или насильно подведен к этой черте, но причина-то одна, и все мы знаем это остро – реальные заповедники не соответствуют тому имиджу, который о них сложился в обществе. Все мы оказались в заповедниках именно благодаря ложному имиджу: заповедник – сосредоточие романтики и дикой природы, овеянное легендами место, где никто не посягает на жизнь на себе подобных – животные и растения, ландшафты и экосистемы, где в полной гармонии с природой ты можешь бродить по девственным лесам и горам, жертвуя свои силы на благородные дела: изучение, охрану, мониторинг. Подробные описания природы заповедников, живописные картинки, фильмы – все, казалось бы, притягивало к этим объектам романтиков-интеллектуалов, объединенных одной силой людей, имеющих самые разные склонности: натурализм, любовь к пешим походам, стремление понять законы природы, умение созерцать и размышлять, способность выживать в природе без особых инструментов и гаджетов, желание раствориться в настоящей, ненарушенной человеком биосферной среде и готовность при этом отдать себя без остатка нужной работе. Красивая цель, красивая среда, гармоничные отношения – ради этого, казалось, можно отдать не только здоровье и все силы, но и жизнь.

И многие отдавали. И сейчас отдают.

Но оказалось, что про гармонию можно забыть. Имидж, поддерживаемый в обществе любителями природы, оказывается в реалии иллюзией. Научная работа сотрудника заповедника – абсолютно никому не нужная вещь, ибо результаты ее не накапливаются, не анализируются и не имеют никакого выхода в общество. Сама работа в заповедниках финансируется настолько слабо, что держится исключительно на голом энтузиазме. В то же время этот энтузиазм романтиков – концептуальная бессмыслица, так как в современной ситуации строгая охрана каких-либо земель не удовлетворяет нужд капиталистической экономики.  А на местах практика заповедания приводит только к нарастающему конфликту между администрациями заповедников и местными сообществами, разбитыми экономическим кризисом. Получается, что заповедник не стал необходимым элементом социума – ни местного, ни регионального, хотя в государственном социуме устойчиво существует, причем с активным положительным имиджем. Наберусь даже смелости заявить, что в современном виде заповедник – это нонсенс. Просто нелепость с заложенным внутри себя конфликтом интересов. Заповедники – слабо управляемая и стихийно развивающаяся совокупность учреждений, изолированных друг от друга и во многом – от окружающего социума. Эта совокупность как бы существует наперекор всему вектору экономического развития страны и главное – она так и не стала системой.

Хочется понять, как такое стало возможно, и  что же сделать, чтобы заповедник стал выдающимся звеном регионального сообщества и одним из основных элементов экологической политики государства. Встает вопрос: а есть ли такая экологическая политика?

 

ЗАПОВЕДНИКИ КАК ЛАЙНЕРЫ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ

Написала «как лайнеры», потому что звучит приятно и даже могущественно, но что уж тут говорить – ну какие лайнеры, даже не спасательные шлюпки.  Если заповедный мир представить в виде облака, то видно, как в течение ста лет это облако активно пульсировало, вроде бы постепенно разрастаясь, но становясь все более прозрачным. Не превращается ли это облако в мыльные пузыри?

В России более ста заповедников и вообще более 15 тысяч особо охраняемых природных территорий. Но кто о них что-нибудь знает? Если социолог с умным видом будет вещать, что заповедник – экологический маркер социального пространства, этим он никак не продвинет идею заповедания в массы. Тем более что сама идея охраны природы живет (и расцветает, надо сказать) в социуме совершенно отстраненно от реальных ООПТ. Есть масса сентиментальных фильмов, розовые картинки про животных и пейзажи, слащавые истории спасения тигрят, львят, слонят и т.п., вокруг которых льют слезы умиления представители женского пола; чиновники кивают головами (ах, наше национальное достояние); учителя читают сказки про последние островки дикой природы. Но в основном на слуху национальные парки, потому что это единственное место, куда можно поехать и посмотреть. А чем живет реальный заповедник и каковы его проблемы  – об этом у людей имеются только самые смутные представления.

Желательно, чтобы реальный заповедник был подальше от твоего места жительства. В этом случае у тебя будут самые оптимистические взгляды на ООПТ и его роль. Если же заповедник находится близко, то в своей социальной среде ты наверняка столкнешься со следующими основными негативными мыслями по его поводу:

1. Это место, где нельзя охотиться, собирать грибы, ягоды, ловить рыбу, делать шашлыки и ходить в походы  – дурь несусветная, потому что этот кусок леса (степи, гор, тундр) ничем не отличается от соседних.  Подумаешь, пойду по грибы – что ему сделается? Да мы всю жизнь здесь грибы собирали (сено косили, лошадей пасли, оленей гоняли, дрова собирали и т.п.).

2. Просто выключили из хозяйственного оборота самую никчемную территорию, где нет минерального сырья и ископаемых, почвы неудобные для сельского хозяйства и леса уже все сгорели (но если там что-нибудь найдется, мы всегда ее включим обратно в оборот!). 

3. Участок, на котором идет скрытая война между надуманными правилами игры сытых и благополучных людей (природоохранниками) и теми, кто  живет в реалиях (местными жителями).

4. Еще проще: там работает кучка дураков и бездельников, которые отлынивают от настоящего производства.

По каналам массовой информации картинки про заповедники показывают чрезвычайно редко. В формате основных новостных программ заповедники и ООПТ фигурируют только иногда, причем всегда в заключении всех блоков виде сладких розовых слюней: с показом смышленых (трогательных, нежных…) животных или красивых цветочков. Общая линия – беспроблемная, цель – психологически погладить любознательных и успокоить общество (основной скрытый слоган простой – «Мы тоже любим природу»). В целом в обществе позитивно воспринимают заповедники, люди спокойны: «с этим у нас все хорошо».

То, что в заповедниках идут трудные и мучительные процессы, и что это объекты социальных маятников, как и любые российские предприятия – для общества не имеет значения, так как роль ООПТ в жизни каждого человека (если он не работает в них) весьма незначительна. О том, что в других странах существуют тысячи организаций, лоббирующие интересы ООПТ, у нас пока помалкивают. Нам не до этого. Местные советы по сотрудничеству с ООПТ в России только-только начали создаваться, и то вокруг крупных национальных парков, дающих большой вклад в региональные бюджеты.

Мало кто знает, какая свистопляска, например, наблюдалась с органами управления заповедников. Отражает ли нестабильность управления заповедниками нестабильность внутренней политики государства? Скорее всего, нет. Какой бы орган не назначался для управления ООПТ (комитет по заповедникам при Президиуме ВЦИК, главное управление по заповедникам при Совнаркоме РСФСР, Минсельхоз СССР, Главохота РСФСР, Госкомприроды СССР, Госкомэкологии России, Рослесхоз, …), основной линией было слабое внимание со стороны государственных политиков и финансирование по остаточному принципу, из-за чего в заповедниках всегда поддерживался низкий уровень оплаты труда. Как следствие, в системе российских ООПТ всегда наблюдался кадровый дефицит, обычно дело держалось на кучке энтузиастов. Удивительно, как долго и насколько продуктивно эти энтузиасты, несмотря на все беды, смогли продержать систему заповедников! 

Но самый удивительный парадокс – это то, что заповедники не связываются в общественном мнении с экологической политикой. Вот возникшие в 1970-е годы ДОПы – дружины по охране природы в вузах – или появившиеся в 2000-х годах многочисленные экологические комиссии были сразу восприняты обществом как реальные экологические инструменты. Сейчас про экологию кто только не говорит – от инженеров до медиков, экологические слушания и экологические экспертизы на устах, но вот заповедники никак в эту струю не ложатся.  Они где-то в сторонке, побочни. Вырезали их из экономической жизни – и забыли.

То есть получается, что заповедники – это может быть, и корабли экополитики, но как раз те, которые лавировали, лавировали, да не вылавировали в эту сторону.

 

ЗАПОВЕДНИКИ КАК НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

До недавнего времени именно научная деятельность традиционно рассматривалась в заповедниках как приоритетная.  С самого начала в заповедниках работали ученые. Часть из них жила в самих заповедниках, другая часть приезжала на сезон, а в камеральный период уезжала в города и институты.  С течением времени были созданы научные отделы, состав которых по большей части определялся случайным подбором специалистов. Позже в научных отделах пошла дифференциация – в штате были выделены ставки под ботаника, зоологов (парочка териологов, орнитолог, энтомолог, в зависимости от специфики ООПТ могли быть ихтиолог, герпетолог и т.д.). В старых и крупных заповедниках научные отделы разрослись и включали в себя по 30 человек и более. Считалось, что отделы охраны должны всецело способствовать научной работе на территории заповедника.

Для того, чтобы все занимались делом, была вменена строгая научная отчетность – ежегодная подготовка Летописи природы, главного годового отчета научной деятельности ООПТ. Структура Летописи разрабатывалась и утверждалась специалистами органа управления заповедниками. Ожидалось, что научные сотрудники в заповедниках будут вести исследования на том же уровне, что и в городских НИИ, входить в единое научное сообщество региона и страны – благодаря регулярным командировкам, подготовке диссертаций и т.п.

Однако довольно скоро стало понятно, что удаленность коллективов научных отделов от научных центров страны вносит существенные искажения в рост квалифицированных кадров. Командировки были ограничены финансированием, которое постепенно уменьшалось, пока не сошло практически на нет. В нынешнее время даже заместитель по научной работе может себе позволить не более одной командировки в год. Общее слабое финансирование научных отделов и маленькие зарплаты привели к тому, что сотрудник заповедника стал в первую очередь не исследователем, а выживальщиком – он должен заниматься самообеспечением (себя и своей семьи), а к тому же активно участвовать в экопросветительской работе. Подготовка научных публикаций и диссертаций в такой среде идет настолько медленно, что наносит урон квалификации специалиста.

С другой стороны, директора заповедников тоже не слепые – все прекрасно видят, что вклад научных сотрудников заповедника в написание Летописи природы и в целом отчетов гораздо ниже, чем приезжих специалистов. Куда дешевле для организации сократить ставки научных сотрудников вообще, а вместо этого принимать летом пару-тройку групп ученых из городских институтов. Они и работают более интенсивно, и отчеты пишут более квалифицированно, и возни с ними никакой нет – им не надо никакого постоянного жилья, они не возмущают спокойствие, не гонят волну, коллектив не бурлит – потому что коллектива на месте как такового нет. Сделал гостиницу для заезжих спецов, выделил им на сезон транспорт для заезда в заповедник – вот и все расходы, и все довольны. Для координации работ можно оставить в научном отделе 1–2 человека. Так и поступают некоторые директора, уставшие от вечно недовольных, неудобных и чересчур креативных товарищей, от недостатка финансирования, от необходимости постоянно решать нерешаемые проблемы с кадрами.  Оставляют одного зама по науке – а то и еще лучше: вообще на местах сокращают весь штат научников, а зама нанимают на полставки в соседнем городе.

Какой замечательный выход! Одним ударом разрубается столько гордиевых узлов – и даже ушла в прошлое извечная терка между научным и лесным отделами. В заповеднике тишь да гладь – и даже все публикации в местных СМИ директор держит под контролем. Удобно! Написал по электронке запрос своему заму – он тебе отчетик прислал, знай только, плати ему немножко. Какая экономия! И никакого жилья не надо искать для своих кадров, не надо думать об обновлении штата, о его переподготовке, повышении квалификации.

Так некоторые заповедники перестали быть научными учреждениями, утратили всю полноту организации, резко снизили разнообразие внутри своего коллектива и превратились просто в охраняемые территории.

 

ЗАПОВЕДНИКИ КАК ОХРАНЯЕМЫЕ ТЕРРИТОРИИ

Сохранение биоразнообразия всегда было главной функцией российских ООПТ.  Величие этой проблемы настолько несокрушимо, что о ней как минимум наслышаны все жители нашей страны. Со школьной парты нам твердят, что сокращение биологического разнообразия может привести к дестабилизации и утрате целостности биосферы.  Мы не будем углубляться в теоретическую дискуссию по этому поводу, хотя следует отметить, что уровень образовательной подготовки (даже сотрудников заповедников) в этом вопросе очень слаб.

Отделы охраны, раньше называемые лесными отделами, всегда занимали в заповедниках центральное место. Многие старые директора по-прежнему увлечены идеей полного запрещения входа на территорию заповедника, и призыв превратить заповедник в национальный парк вызывает у них скрежет зубов. Летучие и особые отряды быстрого реагирования из инспекторов часто являются предметом хвастовства руководителей ООПТ.

Полицейские права, которыми наделена служба охраны федеральных ООПТ, всегда вызывали у меня какое-то смятение чувств. Понятия «эффективная охрана природы» и «борьба с браконьерством» были придуманы и введены в оборот в советское время, когда основными угрозами заповедников были алчные одиночки, деятельность которых в обществе подвергалась моральному остракизму. Но ведь с тех пор все поменялось! Сейчас в ходу современные, совсем не похожие на старых браконьеры – с легкими практичными карабинами для загонной и ходовой охоты иностранного производства, на вездеходах и вертолетах. С такими постараются не встречаться даже «оперативные отряды инспекторов». А в нашем мире еще далеко не здорового банковского капитализма, расколотом на многочисленных бедных и немногочисленных богатых, полицейская функция заповедника просто является дополнительным зловещим инструментом экономического расслоения.

Работа инспектора заповедника в современных условиях становится какой-то неадекватной. Водить экскурсии – это значит стать гидом. Штрафовать бедняков из соседнего села – это значит стать «падлой». Бороться против богатых бизнесменов-охотников из города – это значит схватить пулевое ранение. Бороться против компаний (добывающих, туристических, промышленных, транспортных и т.п.) – это значит подвергнуться аннигиляции. Иметь свое мнение по поводу всего этого – это значит быть уволенным.

 

ЗАПОВЕДНИКИ КАК ТОЧКИ ПРИРОДОПОЛЬЗОВАТЕЛЬСКИХ КОНФЛИКТОВ

Когда-то я сотрудничала с американскими антропологами, которые при каждом новом знакомстве с очередным заповедником спрашивали: а какие отступные получило местное сообщество (community) от создания заповедника, и какие экономические преимущества оно имеет сейчас? Их вопросы никто не понимал.

Ну, если у людей отняли землю, на которой они охотились, ловили рыбу, выращивали скот, плоды и зерно, то чем возместили? И как возмещают сейчас? Директора заповедников либо мялись, либо рассказывали сказки о том, как много дичи и рыбы стало в окрестных лесах и реках благодаря созданию ООПТ.

Большинство заповедников старались делать в таких местах, чтобы не обидеть приоритетных природопользователей – добывающие (лес, недра) предприятия. Жители местных поселков приоритетными пользователями не являлись никогда – их наличие просто не учитывалось (выводилось за рамки рассмотрения). Ну во-первых, их же мало. Подумаешь, сотне людей негде стало рыбу ловить, зато сколько животных спасем!  Во-вторых, плюсы заповедания для «верхов» казались априори несокрушимыми: местное население ведь только выиграет!  В целом по району должно увеличиться поголовье охотничьих животных, вырастут популяции рыб, промысловых объектов, недревесных ресурсов леса, а к тому же, и в самом заповеднике откроются рабочие места для местных жителей.

И правда, открылись – ну, может, с десяток набралось. Ну а остальные – что же, это мелкая помеха, речь же идет о спасении целых видов (животных). А вид человек разумный в рассмотрении сих великих деяний не учитывался. По краю заповедников остались поселки, деревни, причем иногда населенный пункт находится буквально на границе охранной зоны. Ну и как, скажите, жителям этого населенного пункта вести себя? Всю жизнь ты собирал грибы в соседнем лесу – неужели же сейчас не пойдешь?..  А что делать при вспышке численности какого-нибудь вида диких животных? Вспышки численности оленей, кабанов, волков – не редкость, но в заповеднике отстрел не разрешен, на каждый случай директору приходится выпрашивать разрешение.  

Вся история заповедников усеяна разного рода мелкими и крупными конфликтами с окружающими природопользователями. Местным хозяевам трудно смириться, что богатые ресурсы (сено, трава, орехи, дичь, рыба, камнецветное сырье и т.п.) лежат без дела и пользования на «охраняемых территориях», даже если ООПТ имеет длительную историю развития.  Конечно, через пару десятков лет после создания ООПТ местные жители привыкают к ее существованию, но это не значит, что они внутренне согласились с явной несправедливостью, возникшей вокруг них.

Первоначально те, кто создавал заповедники, не считали их сильным возмущением социальной среды. В советские годы при плановой экономике все жители местных деревень были заняты в колхозах, совхозах, лесхозах, госпромхозах, имели хоть и небольшую, но оплату труда, заповедник не угрожал их жизни.  Контролирующая функция ООПТ не вызывала особого возмущения. Случившийся после перестройки экономический кризис подорвал основу жизни селянина. Советские хозяйства разорились, колхозы влачили жалкое существование, закрылись многие рудники, другие производственные предприятия, обеспечивавшие работой людей в отдаленных местностях. Жители бросились в леса и горы на пропитание; в течение двух десятилетий только дикая природа могла помочь им выжить. И в такой ситуации заповедники с их полным запретом на изъятие ресурсов стали монстрами в глазах местных сообществ. Внезапно они превратились в фантастических чудовищ, борьба с которыми священна, а их управляющие стали «собаками на сене», нелепыми и глупыми в абсурде взаимной экономической нищеты.

Ну и конечно – в такой дикой ситуации заповедники стали вынужденно осваиваться местным населением. Тайно, скрыто, неизбежно, иногда драматично, с партизанской войной против инспекторов, со смертями и поджогами с обеих сторон. Параллельно инспекторским тропам легли браконьерские, параллельно заповедницким зимовьям появились охотничьи скрадки и засыпки, параллельно официальной жизни на каждой территории велась закулисная. И непонятно было – кого жалеть, тех или других. Эта ужасная, затяжная, без моральных победителей и побежденных, ВЫНУЖДЕННАЯ война!  В ней все были правы и все виноваты – такая вот экологическая политика на самом низшем уровне.

Но директора и инспектора, летучие, специальные и особые отряды, задействованные в этой войне, не подозревали, что на них надвигается нечто большее, чем пара десятков оборвышей-браконьеров с ружьем и удочкой.  Они еще ловят их и сейчас – нищих местных жителей, выписывают им штрафы, забирают их дедовские ружья, закрыв глаза на экипированных, упакованных горожан на джипах, а уже надвигается НОВОЕ.

Все старые распри между природопользователями отошли на задний план, когда пришел колосс, справиться с которым суждено только еще одной неподвластной человеку силе – времени. Пришел, обрушился на нашу страну колосс под названием Золотой Телец, или Молох, или Мамона. Ну а проще сказать, Капитализм, причем совсем не государственный, нет. Законы этого капитализма вынудили чиновников пересмотреть всю базу правового регулирования в ООПТ.

Итак, теперь сняты запреты! Позволено многое – и не только развитие на природоохранных территориях «дружественного природе бизнеса» (развитие экологического, сельского, экстремального туризма и т.п.).  Компаниям и предприятиям позволено уже изымать части земель заповедников при необходимости! Сейчас же уж если отнимут земли и ресурсы у заповедников – то отнимут по-настоящему, с полным пакетом документов. Вот тебе право собственности на землю, разрешение на строительство и т.п.

И это еще не конец! В документах грядут последующие изменения и дополнения…. Потому что хищники ждут. Хищники алчут. Пред ними директор заповедника – тот же голый и нищий оборвыш. Теперь охота идет на него.

 

ЗАПОВЕДНИКИ КАК МАЛЫЕ КОЛЛЕКТИВЫ И ИЗОЛЯТЫ

Система заповедников России лишена признаков системности. Это множество оторванных друг от друга коллективов, разнородных по составу и подготовке, между которыми не налажены никакие связи.

Как всякий малый коллектив, заповедник раздираем внутренними отношениями и проблемами, связанными с социальной психологией групп.  Как во всяком малом коллективе, здесь очень болезненны всяческие иерархии и велика роль лидеров, как формальных, так и неформальных. Особенность работы заповедника часто напрямую зависит от характера его руководителя и его мудрости, причем директор должен быть поистине гением: одновременно разбираться в охране, науке, образовании, бизнесе, финансах, но главное – в психологии малых групп. Да разве ж такое возможно? Поэтому во всех ООПТ наблюдаются перекосы в ту или иную сторону – гениев-то природа рождает редко. Раньше опытных руководителей берегли, сейчас же с приходом новой эпохи и они потеряли свою ценность.  Система ООПТ стоит на пороге нового, неизведанного. Опыт не приветствуется.

Проблемы и дрязги малых коллективов можно было решить подвижками в кадровых составах, как это практикуется на Западе. Поработал лет 5 в одном заповеднике – потом тебя перебросили с семьей в другой, на замену. Но у нас же это невозможно – нет фонда жилья, нет инструмента финансирования таких переездов, нет условий приема на работу других членов семьи, да и люди не склонны развивать свою квалификацию в новых условиях и другом регионе. Хуже всего, что в современных экономических условиях сотрудники ООПТ вообще обречены на сидение в одном населенном пункте, так как денег на их командировки нет. Существуют регулярные совещания директоров заповедников, заместителей по научной работе, замов по охране. Остальные же сотрудники по большей части варятся в собственном соку, будучи заложниками малых коллективов, не подозревая, что в соседней ООПТ их коллеги стонут от таких же проблем.

Если раньше с таким положением дел можно было мириться из-за физической невозможности установления контактов, то в нынешнее время такая изолированность кажется каким-то устаревшим феноменом. Да, есть еще уголки, где нет интернета, но конторы заповедников теперь располагаются в районных центрах, где почти повсеместно доступны услуги электронной почты. Казалось бы, что может помешать налаживанию хотя бы закрытой сети профессиональных контактов? Да, есть зачатки. Некие закрытые группы в Фейсбуке или Одноклассниках. Но все это – такие слабые и вялые червячки, довольно беспомощные и не влияющие ни на назначение лидеров, ни на ведущиеся в ООПТ проекты, ни на внутреннюю жизнь коллективов заповедников. Исходя из скорости развития соцсетей и интернет-коммуникативных технологий, а также учитывая высокий в целом уровень образования сотрудников заповедников, можно было бы ожидать вспышки блогов и сайтов, интерактивных веб-инструментов быстрого реагирования – своеобразной «скорой помощи» для попадающих в беду индивидуумов, барахтающихся внутри малых коллективов. Однако – нет. Такое впечатление, что совокупность ООПТ в России – глубоко спящая зимняя медведица: ни с кем не общается, ничего не ест, никуда не двигается, но поразительно точно в срок, за счет внутренних ресурсов, прямо в спящем состоянии рождает на свет своих медвежат – научные и просветительские труды. Да и берлога-то остается при ней!

Над причинами этого феномена никто из нас ломать голову не будет, просто все замолчат. Есть такое жестокое явление, о котором говорить не принято – тотальная и сокрушительная зависимость от работодателя. Чем коллектив меньше и чем удаленнее охраняемая территория – тем уродливее формы этой зависимости, тем больше власть непосредственного начальника. А кому из них понравится бурное обсуждение личностей и проблем на просторах интернет-сетей? Да легче вообще закрыть аккаунт или повредить его, чем допустить «вытрясывание мелкой грязи» на всеобщее обозрение. Поэтому любые контакты сотрудников по животрепещущим проблемам с внешними силами – почти табу: ведь это то же самое что отрезать самому себе голову. Все понимают, что наказание может быть не рублем, а всей твоей жизнью: окажешься уволенным из заповедника – без жилья, без профессиональных перспектив и без духовных корней с территорией, с которой ты породнился, с безработной семьей на руках. А безумству смелых песни никто не споет, все только еще больше примолкнут.

Помимо всего прочего, заповедники как учреждения мало связаны с местными учреждениями других сфер – образования, науки, охраны лесов, лесного и сельского хозяйства и т.п. Исключения есть, но они подтверждают правило. В работу заповедников не заложены принципы их гармоничного существования в местной среде. Единственный инструмент, призванный наладить такую связь – это отдел экопросвещения. Когда в заповедниках появились такие отделы, казалось, что брешь будет закрыта, но как бы не так. Проанализировал ли кто-нибудь работу этих отделов за последние 15 лет? Очень хотелось бы знать.

 

ЗАПОВЕДНИКИ КАК ЦЕНТРЫ ЭКОПРОСВЕЩЕНИЯ

Специализированные образовательные подразделения — отделы экологического просвещения – появились в российских ООПТ довольно поздно, в 1995–2005 гг. В них попали и научные сотрудники, и учителя, и часть инспекторов, и местные журналисты, и даже работники культуры тех населенных пунктов, где оказалась контора заповедника. Их работа со стороны может выглядеть не очень профессиональной, но на это закрывают глаза: во-первых, отделы – исторически молодые образования, их работа еще не вполне оформлена документально; во-вторых, работа ведется в основном с детьми младшего возраста, а значит, требования к научной подготовке сотрудников могут быть низкие.

У меня складывается такое впечатление, что отделы экопросвещения в ООПТ стали некими продолжениями школ. Экскурсии с детсадовскими детьми, школьные уроки, выставки рисунков, музей, экологическая тропа, экспозиции под открытым небом… Ну уж если это все продолжать – так почему бы просто не ввести в школах обязательный предмет по краеведению, с преподаванием в нем сотрудников отдела экопросвещения. Тогда надо принять этих сотрудников на почасовую оплату в образовательные учреждения – и тем снять столь острый финансовый вопрос.

А как работать со взрослым населением? Кроме информационного центра, музея, опять же – экотуризм? Получается, что с введением отделов экопросвещения в заповедниках сразу узаконился ограниченный туризм, и настолько вошел в обиход, что никто не подвергает сомнению его правомерность.  Но тогда – логически после введения экотуризма – все заповедники следует просто трансформировать в национальные парки, но выделить в них особые заповедные зоны, куда вход никаких туристов не разрешается.

Сверху все кажется простым, но как только доходит до низов… Ведь это надо проводить зонирование ООПТ и утверждать для нее новый устав, делать новые штатные раскладки, вводить новые должностные обязанности для сотрудников. Сколько бумажной работы! Хватит еще на десятилетие. А где найти деньги на обустройство троп и зимовий, приютов для туристов? Вот и начинаются бизнес-проблемы, вот и пошла экономика освоения ресурсов…

Но это все – внутренние сложности и нелепости парадоксальной структуры заповедника, которая должна совместить в себе образовательное учреждение, научное учреждение, доходное предприятие и полицейский отдел. Любой перекос в ту или иную сторону режет глаз. Самой же главной проблемой отдела экопросвещения остается некая подразумеваемая «понарошечность» всей его работы. Местное население воспринимает заповедник как игрушку, а не как серьезный проект. Возможно, наличие сайта заповедника, онлайновых видеотрансляций, виртуальных туров, других новшеств веб-технологий, экскурсионно-музейная деятельность завоюет некое внимание населения – но ясно же, что это будет происходить очень медленно, вместе с взрослением тех детей, которые впервые попали в ООПТ в начальной школе.

Экспедиция школьников по сбору семян дикоросов как проект Сохондинского заповедника. 1983 г., с. Букукун. Крайний справа руководитель А.В. Галанин. Фото Н.С. Проскуриной

Помню, когда я работала в Сохондинском заповеднике, наш зам. по науке устроил для местных парней-школьников необычный проект – сбор семян дикорастущих злаков на территории, соседней с заповедником. Семена были собраны в таком количестве, чтобы посеять их на семенниках местного колхоза и создать искусственные луга. Это был грандиозный проект! Это было начало 1980-х годов – об отделах экопросвещения только говорили. Грандиозность замысла я поняла много позже: ведь это была осязаемая руками связь науки с сельхозпроизводством, это было НАСТОЯЩЕЕ, рабочее прочувствование диких растений, диких, ненарушенных лугов, местной специфики травосеяния, такой важной в нашем животноводческом регионе. Мальчишки смогли находить и различать несколько видов злаков – задача, кажущаяся непостижимой даже многим ботаникам. Семенники были заложены, но долго не просуществовали под гнетом наступающего кризиса. Зато ребятам все настолько понравилось, что спустя 20 лет многие из них рассказывали мне с восторгом, насколько это лето изменило всю их последующую жизнь. Делалось полезное для общества дело – оно было связано с природой, с производством, оно было сложно, но приятно и азартно.

Думается, что вот такие активные проекты должны стать основой отдела экопросвещения, а не просто созерцание фильмов о природе с ковырянием в носу. Создание бренда для каждой ООПТ, введение униформы «друга заповедника» – это все внешние атрибуты, и они не пробьют сердце местного жителя, если не будут связаны с самым основным – лично его работой, лично его проблемами, персонально его жизнью в этом регионе. Любой фестиваль, устраиваемый отделом экопросвещения, должен стать праздником для всех местных жителей, а не для кучки учителей с сотоварищами. Слеты и лагеря – все это хорошо, когда за ними стоит веселый и ненавязанный труд самих участников, а не их «вожатых». 

 

ЗАПОВЕДНИКИ КАК МОНИТОРИНГОВЫЕ СТАНЦИИ

Благодаря ООПТ в России создана целая сеть эталонных ненарушенных участков природы, характерных для основных физико-географических зон и провинций. Казалось бы, идеальная структура для проведения экологического мониторинга и отслеживания изменений глобального климата! В реалии эти возможности по большей части были нами тихо и незаметно «профуканы». Главным проколом менеджеров охраняемых территорий было то, что любым инструментам мониторинга всегда уделялось самое последнее внимание. Сейчас остается только локти кусать от досады, что за полицейскими функциями директора упустили самое ценное, что только может дать ООПТ....  Но кто же знал, что мониторинг – настоящий, профессиональный, без скидки на «удаленность» – требует столько средств, столько квалификации, столько энергии и сотрудничества.  Об этом стали задумываться только когда жахнули реальные изменения климата – и когда их следствия стали влиять на развитие территорий и экономики куда больше, чем представлялось даже самым проницательным из ученых.

В рабочей среде ООПТ существует три формы ведения экологического мониторинга: (1) свои метеостанции и посты; (2) Летопись природы как главный мониторинговый документ и ежегодный отчет; и (3) системы постоянных пробных площадей. Попробуем взглянуть на то, как используются эти инструменты, открытыми глазами.

Пункт первый – метеопосты. При создании метеопостов все казалось очевидным и простым, а обернулось полным абсурдом. Ведь для ведения наблюдений нужны подготовленные люди, и значит, директорам следовало держать в штате специально обученных для этого сотрудников. Вместо этого наблюдения на постах кому только не вменялись – лесникам, инспекторам на кордонах, научным сотрудникам, практикантам и студентам, просто случайным людям… Человек, не получающий за эту работу и гроши, не понимающий ее значимость и видящий ее бессмысленность, даже и не ходил на эти посты по времени, а просто писал цифры в тетрадке навскидку, по прецеденту старых показаний. Каков процент достоверности этой груды цифр, накопленных как ненужный хлам в заповедниках и не обработанных специалистами?

Поняв все это – а главное, с целями еще большей экономии средств, руководители стали переводить всю систему метеонаблюдений на станции автоматического слежения. Новые технологии побеждают, – с удовольствием объявили нам, но как ни странно, ни одна из проблем решенной не оказалась. Автоматы стали вылетать из строя – и по техническим причинам, и разоренные вандалами, достоверность данных не повысилась, а обрабатывать их по-прежнему было некому.  Система перевода сбора данных на новые технологии имеет смысл только тогда, когда сами данные являются насущной необходимостью в жизни и работе социума. Если же получаемые цифры нужны только для ежегодных отписок заповедников «в верхи» (никогда не читаемых к тому же), то их получение является пустой бессмыслицей.

Пункт второй – Летопись природы. Разработанные принципы составления Летописи природы были в свое время несомненно крупным достижением. Именно Летопись как ежегодный обязательный документ организовывала работу научного отдела (а часто и отдела охраны). Но если и отдела нет, или он состарился и не ходит в поля, и большая часть работ на конкретной территории свернута, то какой смысл в цеплянии за Летопись? Не стала ли она мастодонтом в быстротекущих буднях?  Да и кому нужны эти документы, если они сверху никем не обрабатываются?

Стоит взглянуть на содержание работ по Летописи – и любой биолог покачает головой в восхищении, одновременно озадачившись. Да это же все такие профессиональные работы! Учеты животных, фенология – каждое направление как омут проблем. Если вдруг в какой-то ООПТ возникла группа людей, ведущих этот раздел долгие годы – это значит, мы имеем перед собой исключительно ценную мониторинговую выборку данных. Такая выборка стоила бы на Западе миллионы долларов, но у нас от нее отмахиваются. Парадокс – у нас она не стоит ничего! Даже больше: любой руководитель ООПТ постарается либо изжить спецов, заменив малограмотными и дешевыми работниками, либо постоянно их прессинговать, чтобы «знали место». Причина – все те же проблемы малых коллективов и недостаток финансирования. Руководитель ООПТ заранее обречен вести политику выдавливания всех самостоятельных элементов, снижения разнообразия коллектива, даже при последующем снижении продуктивности научной или мониторинговой работы. Директора заповедников и сами редко осознают ценность собранных на их ООПТ данных, не понимая, что мониторинговые работы – дело не случая и наскока, а кропотливой, повседневной работы хорошо подготовленных и преданных делу людей.

А при всем при этом – технологии не стоят на месте! Меняется приборная база, меняются все системы обеспечения безопасности полевых работ – не меняются только требования Летописи.  Сейчас на животных можно повесить электронные маркеры, а участникам зимних учетных работ раздать лавинные маячки (биперы), обеспечить необходимыми гаджетами и сверхлегким оборудованием – но все же деньги, деньги… Но заповедницкая Летопись природы у нас всегда была самым дешевым продуктом, как же отказаться от этой мысли….

Пункт третий – системы постоянных пробных площадей. Такие системы – вещь уникальная не только для страны, для всего мира. Их можно найти в самых старых заповедниках, и часто только как фрагменты. Конечно, перед созданием ООПТ на их территории в советское время обязательно работали лесоустроительные экспедиции, и хотя бы они, но заложили лесоустроительные площади. Однако почти повсеместно все они заброшены, утеряны безвозвратно: угловые столбики сгнили или завалились, координаты неизвестны. Так и хочется крикнуть всем директорам ООПТ: если знаете, что у вас на территории есть пробные площади – какие угодно: лесные, геоботанические, зоологические – но маркированные, с помеченными стволами, с имеющейся документацией – храните их без оглядки! Делайте все, чтобы они обновлялись, чтобы их ревизии проходили в срок! Ведь это – главный экологический банк страны, как генный банк для медицины. Отмаркированный в природе репер – это объект наблюдения, проходящий сквозь время, ценность его с годами только увеличивается. Заповедники с системами экологических маркеров – это столпы заповедной системы, с них надо сдувать пылинки и платить только за содержание пробных площадей.  

Сейчас, с появлением JPS-навигаторов, многие кривятся: зачем маркировать на местности реперы, если всегда есть возможность найти их по координатам?.. О, как они не правы! JPS-приемник в зависимости от настройки будет ошибаться в ту или иную сторону на 20–50, а то и сто метров, а ценотическая обстановка в лесу (степи, тундре) меняется с каждым метром. И какая радость – обнаружить в природе объект, изучив который, ты можешь точно сказать – что же произошло за прошедшие годы. Поэтому именно системы постоянных пробных площадей – главный, ясный, точный и достоверный инструмент экологического мониторинга в заповеднике. Мне посчастливилось участвовать в создании и ревизии такой системы площадей в Сохондинском и Сихоте-Алинском заповедниках, и могу поделиться с вами своим самым главным открытием: изменения на площадях настолько невероятны и парадоксальны, что НИКОГДА не могли бы быть замечены с помощью других инструментов.

Закладка постоянной пробной площади в Алханайском национальном парке. 2005 г. Фото А.В. Галанина

Но ООПТ не любят связываться с постоянными пробными площадями: слишком трудоемка их закладка, описание, ревизия. Это дело ответственных групп профессионалов с дикой работоспособностью в полевых условиях, привыкших работать не для себя, а на будущее. А значит, это подвластно не всякому заповеднику: сейчас же в моде все, что делается быстро, шустро, оперативно, без пота, но с выходом гигантского количества электронной продукции. То, что составляет главную гордость мониторинговых станций мира – у нас практически забыто как чересчур сложный метод.

Выводы небезоблачные. Мониторинг – именно настоящий, а не любительский, пущенный на самотек, который бытует в заповедниках, – дорогостоящий инструмент исследований, а его результаты уникальны и имеют огромное экономическое значение. Уже поняв это из длительного опыта существования мониторинговой системы заповедников, мы должны отказаться от распыления средств и сосредоточить свои силы на поддержание 5–7 настоящих мониторинговых станций, расположенных в основных зонах страны. Пусть это будет всего несколько биосферных заповедников, но проекты будет финансироваться полноценно, курироваться академией наук, данные будут обрабатываться профессиональными специализированными программами, а их результаты распространяться повсеместно по предприятиям и региональным администрациям. В остальных ООПТ мониторинговые работы на пробных площадях следует вести только при уже имеющемся длительном заделе наблюдений как отдельные самостоятельные научные проекты, поддерживаемые специальными грантами.

Гораздо сложнее оценить огромную работу, проведенную ООПТ в рамках Летописи природы. Накопленные данные по всем ООПТ следовало бы обработать, выявить слабые звенья и недостоверные ряды объектов, разобраться с разнобоем в методах учетов. Все это – дело не горстки самодеятельных энтузиастов, а крупной лаборатории в научном институте, оснащенной не только статистическими программами.  В противном случае вся эта многолетняя работа обесценивается, а ее смысл сводится только к организации процесса работы коллектива заповедника и поддерживающей среды для научного отдела. И только после этого можно будет вводить (или не вводить) новые предложенные нормативы ведения Летописи. И это должны быть такие нормативы, которые способны были бы выполнить на местах коллективы природоохранников любой квалификации.

Любые другие научные исследования на охраняемых территориях – разовые, инвентаризационные или мониторинговые, прикладные или фундаментальные – можно было бы проводить при поддержке специальных грантов, полученных из разных источников (в том числе от местных администраций, школ, лесхозов и ферм, добывающих компаний, научных отечественных и международных фондов и т.п.). В этом случае ежегодные отчеты ООПТ о научной деятельности будут выглядеть как совокупные отчеты по всем проводимым грантам. В их написании могут участвовать разнородные коллективы профессионалов и учащихся – включая сотрудников самого заповедника, сотрудников соседних ООПТ, НИИ, вузов, школ и др. При такой организации работ особую роль должны играть лидеры проектов, и именно их воспитанию, росту и бережной поддержке должны уделять внимание аппаратчики всех уровней. Но самое главное в такой системе – создать на всех уровнях организации общества (в местном поселении, городе, области, регионе) инструмент финансовой поддержки таких работ, ввести экономические стимулы для предприятий и учреждений, которые заствляли бы их вкладывать в средства в местные экологические проекты.

 

ЗАПОВЕДНИКИ КАК ПОТЕМКИНСКИЕ ДЕРЕВНИ

Во многих странах ООПТ используют как спасательные шлюпки государственной политики. Начинаются выборы – и кандидаты кричат о том, какую эффективную поддержку они окажут нацпаркам. В Австралии, США, Германии, Франции ни одна политическая кампания не обходится без публичных мероприятий на особо охраняемых территориях. Политики активно снимаются на фоне биосферных резерватов, в обнимку с животными, жмут руки экологам.  В России как-то об этом забывали, но последнее десятилетие спохватились, решили не отставать.  

Первые лица государства начали посещать заповедники лично, проводить совещания на местах.  Вот недавно такое мероприятие провели в Байкальском заповеднике. С одной стороны, вроде бы шаг вперед – заговорили о проблемах развития заповедного дела, об увеличении объемов финансирования. С другой стороны, приезд президента в один из самых известных российских заповедников выглядит как специальный спектакль, разыгранный для поддержки российской политики западным сообществом. Ведь все разговоры – как бы понарошку, никто не хочет взглянуть за занавес реалий. На встречу допустили только администраторов регионального уровня, а из сотрудников заповедника – только директора. Бесцеремонная команда людей в серых костюмах, готовящая подобные мероприятия, обычно не просто выбивает организации из рабочего ритма – скорее, ее запоминают как комедийную группу. 

После посещения президентом в 2010 году Кроноцкого заповедника эта ООПТ была включена в программу развития туризма. Главное свершилось: заповедная территория – уникальное в мировом масштабе явление в сфере охраны природы (ибо полных аналогов заповедникам в других странах нет, у нас заповедник полностью изъят из хозяйственного использования) – была официально признана объектом экономического освоения (рекреационной деятельности).  Это событие знаменует смену приоритетов в федеральной политике по отношению к заповедникам: трансформацию природоохранных, научно-исследовательских и эколого-просветительских учреждений (находящихся полностью на бюджетном обеспечении) в просветительско-туристические предприятия (со смешанным финансированием).  Граница между заповедниками и национальными парками размывается; некоторые функции заповедников ослабляются или утрачиваются.

Что это? Экономическая неизбежность при дефиците федерального бюджета? Калькирование западных моделей? Проявление инструментов гибкого экономического регулирования с появлением новых потребностей общества в подготовленном туризме? Развитие новых инфраструктур как элемент устойчивости регионов? Развитие на международном уровне новых модных видов бизнеса – экологического туризма? Как бы это ни называлось, но для государственных политиков открываются новые горизонты для манипулирования общественным сознанием – построение привлекательных моделей и их реклама в сцепке с новой экономической политикой.

 

ЗАПОВЕДНИКИ НА ПУТИ ТРАНСФОРМАЦИИ В НАЦИОНАЛЬНЫЕ ПАРКИ

В свое время нас заверили, что такая мера будет касаться только тех заповедников, которые уже фактически функционируют как нацпарки – Тебердинского, "Столбов", Командорского или Гыданского. В реалии в эту сторону сдвинулся вектор развития всех заповедников. Самое главное – с   началом действия вектора «превратим заповедники в национальные парки» в заповедных ООПТ пошел процесс массовой элиминации неугодных этой концепции людей.  Это процесс ужасный. Мне часто говорят, «ну подумаешь, такое время хищное, всех увольняют, сокращают. Законы капитализма: не понравился работодателю –  выметайся, раб!». Но здесь не вся истина. Увольнение в заповеднике – это не трагедия, это драма для семьи, потому что в данном населенном пункте найти другую работу практически невозможно. Это драма и для ООПТ, потому что увольняемый кадр был уникален и своеобычен, и заменить его невозможно. Поэтому отторжение неугодных по концептуальному параметру приводит ООПТ только к потере грамотных специалистов, снижению разнообразия коллектива и выхолащиванию духовной среды. Те бессребреники и энтузиасты, на которых сто лет держалась система заповедников, уходят в небытие – их смещают зависимые и малограмотные выпускники школ и обесточенные остатки…О, реалии новых тисков, о которых никто и никогда не узнает! В жизни всегда есть место подвигу, но об этом подвиге людей, отдавших свои жизни системе, их выкинувшей, не напишут…

Да, что уж тут говорить, когда режут по людям. Даже и размышлять стыдно. Принципиально я не вижу ничего плохого в самой идее перевода всех заповедников в нацпарки, но только если все заповедники как объекты сохранить и придать им статус заповедных ядер. Но все это может сработать только тогда, когда доходы от туризма и рекреации с территории рекреационных зон национального парка будут хотя бы на 50% уходить на охрану и упрочение заповедного ядра, на оплату тех сотрудников, что заняты именно заповедником, а не только обустройством и развитием туристической сферы. В реалии же, учитывая слабый кадровый потенциал ООПТ и низкие зарплаты, мы получим значительный перекос в сторону туризма, потому что только эта сфера может быть финансовым донором ООПТ. Даже если законодательно ввести обязательные правила для ООПТ по развитию заповедного ядра, на деле абсолютно весь штат окажется вовлеченным в обеспечение и развитие туризма. Причем этот процесс начнется сразу и охватит даже тех сотрудников, которые всей душой сопротивляются развитию туризма: семьи обеспечивать надо, выживать как-то надо, а других путей выжить в изолированных сообществах нет.

Кроме того, культура современного общества такова, что близкое существование рекреационных и заповедных зон неизбежно приведет к поражению последних даже при введении буферной зоны между ними. На вскидку можно привести самые распространенные возможные угрозы: 1) туристы могут поджечь лес, и пожар перекинется на заповедное ядро; 2) будет нанесен урон животному населению, потому что птицы и звери начнут откочевывать от мест активного посещения множеством людей, от кемпингов и дорог; 3) возможно учащение конфликтов между человеком и дикими животными – привлечение хищников в сезоны бескормицы к местам туристических пикников и стоянок, к лагерям и стационарам; 4) загрязнение вод на водоемах и сокращение численности популяций охраняемых рыб и водных млекопитающих в рекреационной зоне неизбежно приведет к аналогичным эффектам в заповедной зоне, связанной с рекреационной единой гидросетью; 5) массовое посещение туристами рекреационной зоны вызовет неизбежный занос семян чужеродных местной флоре видов растений и усиление угрозы экспансии на заповедную территорию со стороны наиболее агрессивных видов.

Вообще трудно представить себе наиболее контрастные по природопользованию территории, чем заповедная и рекреационная, если оба вида развиты нормально.   В первой царит тишина, главенствуют природные процессы; во второй – интенсивный режим активного взаимодействия человека с природой со всей необходимой инфраструктурой: дороги, транспорт, гостиницы, приюты, массовые экскурсии. Совершенно ясно, что даже при введении «ограниченного» туризма в современный заповедник рекреационная зона с течением времени будет развиваться и задавит заповедное ядро совершенно. Ибо развитие туризма – модная тенденция, в которую общество (начиная от его членов и кончая госструктурами и крупнейшими бизнесовыми компаниями) готово вкладывать деньги. Да, во многих заповедниках мы можем видеть только начальные элементы этой системы – и они кажутся совершенно безобидными для природы, но при нормальном развитии они неизбежно перетянут на себя одеяло. Заповедник как научно-исследовательская организация и охранная структура постепенно сойдет на нет и превратиться в организацию, торгующую определенными услугами для населения. Какие услуги будут продаваться наиболее массово – такие и будут развиваться. Даже если законодательно установить особые правила по режиму в таких национальных парках, например, ввести разрешение только на ограниченную платную рыбалку с выпуском рыбы обратно в водоем, все равно нормировать рекреационную нагрузку на водоемы и экосистемы будет не так-то просто.

Начальные элементы этой инфраструктуры в большинстве заповедников России успешно созданы – это экологические тропы. Они уже существуют с разной степенью нагрузки, не взирая на дискуссии о возможности туризма в заповедниках и на безуспешные поиски грамотного способа совмещения экскурсионной и природоохранной деятельности. Пока специалисты спорят, а дирекции увольняют тех, кто не согласен, информационное обустройство и обеспечение безопасности системы этих троп уже началось и, думаю, его уже не остановить. С развитием интернет-услуг по привлечению посетителей растет и разнообразие самих услуг: кроме пешеходных троп, появляются конные и велосипедные маршруты, экологические туры, а кое-кто начинает и строить вольеры для показа диких животных по типу сафари-парков. 

 

НЕУТЕШИТЕЛЬНЫЕ ИТОГИ

Итак, каков же итог всех критических замечаний? Совершенно ясно, что сейчас заповедники не выполняют (или по крайней мере, выполняют некачественно) те функции, которые были на них возложены.

1.       Заповедники не могут быть центрами научных исследований, потому что утратили связь с научно-исследовательскими центрами страны. Штаты научных отделов старятся, не пополняются, утрачивают свою функцию. У молодежи нет ни экономической, ни идейной мотивации идти в заповедник. Жилья там не дают, зарплату не платят, ставок нет, научный рост возможен только в тех ООПТ, которые расположены недалеко от столичных центров. В заповедниках начали практиковать «дистанционные научные отделы»  – отказ от содержания научных отделов на местах и перевод их в городские НИИ, хотя бы частичный. Как я лично к этому отношусь? Как к мере вынужденной, можно сказать, «военной». В сердце я остаюсь сотрудником заповедника и хочу жить в нем постоянно, встречать в нем не только сочное лето, но и кристальную осень, снежную зиму, свежую весну….  Моя голова, моя душа работает только там, только там. Но вахтовый метод, увы, показал свою экономическую эффективность не только в содержании ООПТ. Будем считать, что в экономическом отношении сейчас идет «война», и сожмем зубы, и смиримся с этой ситуацией. Но знайте, что всегда останутся исключения – люди герои, которые пойдут наперекор экономическим императивам и останутся жить на месте.

2.       Заповедникам не получается стать настоящими центрами экологического образования, потому что они не сращены ни со школами, ни с вузами.  Это какие-то по большей части любительского уровня кружки.  Очень часто здесь работают бывшие учителя или даже воспитатели детских садов, которые занимаются работой, аналогичной работе домов юных натуралистов. Заповедники тратят много энергии на создание демонстрационных моделей своей территории, школьных троп и строительство эколагерей, но эта деятельность вызывает у администраторов местных школ и в целом местных жителей только снисходительную улыбку. Все несерьезно! И нет никакой юридической и экономической основы для организации системы школа – ООПТ или вуз – ООПТ.

3.       Заповедники не могут качественно охранять территорию, потому что штат инспекторов малочислен, зарплата их мизерная, жизнь экстремальная, а давление окружающего агрессивного социума слишком большое.  Местное население часто лишено всякой экономической поддержки, и потому самообеспечение становится главным стилем жизни. Администрация же чаще всего направляет отдел охраны на охрану именно от местного нищенского населения, а не от главных угроз – добывающих и строительных компаний, туристических фирм-монстров или городских охотников. Это вызывает ропот снизу, стихийные бунты в местных сообществах, одновременно повышает риск работы инспектора.  Это в адекватной среде, среди здоровых коллективов и нормально функционирующих сельских поселений заповедный госинспектор выглядит на своем месте и имеет полное право штрафовать и наказывать. Если же местная экономика разрушена, а инструментов ее подъема и строительства нет, то контролирующая функция ООПТ превращается в абсурд.

4.       Заповедники стали помехой в развитии экономики регионов. Так считают многие в территориальных администрациях и органах государственного управления.  Деятельность заповедников полна неопределенности, проблем слишком много, а будущность непонятна. Законодательные нормы ООПТ не поспевают за изменениями в экономическом правовом поле в целом, поэтому система ООПТ рассматривается как отсталая. Это вынуждает чиновников, в ответственности которых находится система ООПТ, калькировать принципы ее управления с западных стран и вводить экономические инструменты, разработанные для социально здорового общества, на совершенно неподготовленные и часто разрушенные до основания кризисом структуры.

 

НЕЯСНОЕ, НО СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ

Нет ни одного простого ясного решения, которое смогло бы перевести систему российских ООПТ на рельсы ЕДИНОЙ НОВОЙ КОНЦЕПЦИИ. Во-первых, потому, что ясности в этой концепции нет (особенно если разбирать документ развития ООПТ на период до 2020 года), а во-вторых, потому что сама эта новая концепция должна основываться на РАЗНООБРАЗИИ. Мы как биологи знаем, что именно высокое разнообразие лежит в основе стабильного развития системы. Чтобы система ООПТ была по-настоящему устойчивой, она должна работать не только на основе «положения о типовой ООПТ», сколь бы идеально оно не было. Да, мечта чиновников и менеджеров высшего звена – унифицировать географическую, юридическую и структурную базу ООПТ, фактически сделать заповедники и нацпарки своеобразными «заводами» по производству соответствующих «услуг» населению, животному и растительному миру.

Потому что если это просто заводы – то и управлять ими легко: стоит ввести только нужные критерии и показатели, как это сделали с академией наук России. Ввели индексы цитируемости (как показатели «качества» научной работы), разработали кучу критериев по количеству публикаций и научных мероприятий – и наконец-то «заставили этих лентяев работать», как заявляют довольные чиновники. Вся эта разношерстная, разнодышащая махина ученых была загнана в строго оформленные рамки и ячейки, штампующие публикации и проекты на потребу гению научной статистики – свершилась мечта распределителя бюджетных средств!!! Ну а то, что всякая эвристичность, креативность, научная смелость и по большей части вообще всякий смысл из этой деятельности был изгнан – прошло незамеченным для ФАНО и вообще для административного аппарата, ибо для него результат – не научные открытия и новые разработки, не уникальные мыслители и даже не отважные попытки соединить науку с практикой – а создание покорной, однородной, трусливой массы ученых-производителей публикаций, зависящих от рубля. Парадоксальным образом, но реформа науки привела как раз к тому, от чего она бежала: вместо того, чтобы избавиться от «лишних жующих элементов», она заставила стать именно таковыми всю массу ученых (выдавив наиболее креативные силы).

То же самое может случиться и с системой российских ООПТ, если управляющие ею органы пойдут по пути поклонения западным критериям и индексам. Как бы ни хотел российский чиновник затолкать ООПТ в обычную сферу обслуживания (для понятности управления, как это любят делать в США и Европе), это ему никак не удастся. В громадной России, где каждый регион – чуть ли не своя планета, живущая по своим физико-географическим законам, сложилось многообразие форм природоохранных территорий, потерять которое было бы большой ошибкой. Да, всем уже совершенно ясно, что система ООПТ через десяток лет преобразится в нечто неузнаваемое, но в любом случае для ее нормального функционирования необходимы два главных качества: высокое разнообразие (форм ООПТ) и многоуровневые связи между всеми элементами и аспектами структуры ООПТ. Это значит, что из четырех главных функций (охрана, мониторинг, просвещение, туризм) каждая ООПТ может выбрать себе приоритетные в зависимости от своего положения, истории, особенностей коллектива. Это значит, что ни одна ООПТ не будет похожа на другую, и для каждой придется защищать свою уникальную концепцию развития. Это значит, что средства на развитие ООПТ могут идти из разных источников.

Каждая ООПТ – как уникум. Вот оно, это новое слово – в противовес навязываемым нам Западом унификаторским подходам, превращающим заповедник в обезличенное предприятие. Но как же сложно управлять уникумами! Кто на это решится?

И во что превратиться система ООПТ в будущем? Думаю, что будут не просто природные парки, национальные парки, заповедники, биосферные полигоны, памятники природы, ботанические сады, дендропарки и т.п. (различных форм должно быть не менее десятка!)  – а сложные конгломераты их друг с другом и с разветвленными сетями «друзей заповедников», школ, вузов, научно-исследовательских институтов, территорий опережающего развития, опытных участков, сельскохозяйственных станций, ферм и фабрик.  Думаю, что одним из главнейших напарников ООПТ в их работе должна стать ТТП – территория традиционного природопользования, развивать которые будет первоочередной задачей регионов. Думаю, что все эти ООПТ и ТТП будут пересечены экологическими, пешеходными, конными, вело- и т.п. тропами, а на периферии их возникнут центры по организации туризма и отдыха.  Думаю, что «поддерживающая» система связей вокруг ООПТ будет настолько сильна и плотна, что в ее сети обязательно попадется (хотя бы на минимальный срок) каждый школьник страны. Со временем природоохранная структура станет настолько неотъемлемой частью жизни общества, что ее функционирование будет рассматриваться наряду с организацией медицинской и социальной помощи. Вместе с обеспечением населения продуктами питания мэрии и сельские администрации будут заботиться о сохранении живых участков земли и природы вокруг населенных пунктов, об организации помощи диким животным, налаживании прямых контактов населения и ООПТ. Заповедники станут воздухом вокруг нас, незаметной, но столь нужной средой для нормальной жизни.

Но что говорить: все это возможно только в здоровой экономической среде. Когда иностранцы, приезжающие в Россию, перестанут удивленно спрашивать: «а почему у вас столько заброшенных, нераспаханных полей?» Когда земля перестанет быть только местом закапывания мертвых. Когда расцветут сельские поселения, окруженные богатыми стадами и продуктивными лесами. Когда в цене станут чистые реки и воздух, густые леса и высокие горы. Вот и получается, что вопрос о заповедниках напрямую и неразрывно связан с решением всех остальных проблем российской экономики. Ведь только тогда ценность всех экологических ресурсов страны станет выше стоимости Золотого Тельца.

О, будущее! Где ты?.. Вот там, где все мы – все, кто ушел из ООПТ и кого ушли («сверху» или «снизу»), все, кто мечтал там быть и кто там остался навечно, все, кого затопила боль от этого странного слова «заповедник» – все мы оставили свой след, пусть нечеткий и слабый, но такой нужный, такой яростный, такой обязательно завершающий все наши конфликты, обиды, сомнения – и любовь.  Без этой любви нет и не будет того нового, во что превратится система современных российских заповедников.

 

 

© Беликович А.В.: содержание, идея, верстка, дизайн 
Все права защищены. 2017 г.