КАРТА САЙТА

Три параллельные жизни

Владимир Кругляков

Моим сверстникам – детям войны посвящаю

Жизнь, если верить Ф.Энгельсу, это обмен белковых веществ. Ему виднее, он классик марксизма-ленинизма. Вообще-то необходимо устройство, которое будет эти вещества обменивать. Таким устройством является практически любая биологическая особь, особенно ее желудочно-кишечный тракт. Почему не «любая», а «практически любая», это отдельный вопрос. Есть биологические особи, особенно среди микроорганизмов, в частности, бактерий, способных синтезировать органическое вещество (еще не белок, но уже какие-то органические кислоты) из неорганических материалов. Но и эти твари живут.

Классики русской литературы рассматривают жизнь как нечто единое, когда эпизоды жизни сменяют друг друга в определенной последовательности из года в год, из поколения в поколение. Икринка – головастик – лягушонок с хвостом, но пока без задних ног – лягушка полноценная – клюв цапли (прямое наблюдение автора на заболоченном берегу озера). Детство – отрочество – юность (Лев Толстой). Детство – в людях – мои университеты (Максим Горький). Это, видимо, очень хорошо, когда все по порядку. В литературе это называется хроникой. А что, если абсцисса времени прерывиста, а если она разветвляется? Наверное, это уже не совсем жизнь. Но давайте посмотрим.

В моей жизни давным-давно была обязанность отводить старшую дочь сначала в ясли, позже в детский сад. На первых порах ее надо было умыть, расчесать. Затем умывание из моих обязанностей как-то ушло. В этом она достигла самостоятельности. Осталось только причесывание с заплетанием двух косичек. Расчесанные патлы я делил на две примерно равные части, левую и правую. Затем по очереди каждую половину делил на три части. А дальше, перекладывая волосы из руки в руку, плел косичку, затем также вторую. Получалось. А для закрепления косичек в них вплетались ленточки и завязывались бантики.

Так и жизнь моя строилась.

Исток

28 мая 1939 года под знаком близнецов в городе Одессе в семье геофизиков родился отпрыск, который очень порадовал своим появлением деда, отца одиннадцати детей, среди которых доминировали дочери. Отпрыск мог бы стать достойным продолжателем рода, мог бы сохранить фамилию, хотя она в Российской империи была известна, разве только, соседям.

Полный декретный отпуск в связи с рождением ребенка в то предвоенное время составлял целых два месяца (всего 63 дня, из них только 28 дней после родов. Причем такая продолжительность декретного отпуска была установлена в 1939 году (еще до войны), а до этого она была 16 недель, или 12, если женщина занималась). По окончании отпуска молодая мать упаковала сыны в пеленки, клеенку, одеяло и поехала на юг Белоруссии на полевые работы на региональную магнитометрическую съемку. Благо была еще бабушка, учительница младших классов, которая с конца мая до середины августа была не занята в школе, достаточно свободна. Она приняла очень активное участие в жизни молодой семьи и в становлении отпрыска.

С 1940 года нефтепоисковые работы сконцентрировались в районе Второго Баку – на территории Чкаловской (ныне Оренбургской) области, Башкирской и Татарской автономных республик. И отпрыск, и бабушка сопровождали геофизиков в их странствиях.

В этом году инженерно-технические работники в последний раз зимовали на своих зимних квартирах. Весной 1941 года все они вернулись к местам полевых работ, когда стаял снег и появилась возможность перемещаться от одной точки наблюдения к следующей пешком или на конной тяге, в телегах.

22 июня началась Великая Отечественная война. Следующие 4 года геофизики не уезжали по домам. Значительная часть зимних квартир оказалась в зонах боевых действий или в оккупации. Геофизики жили у добрых людей в комнатах, клетушках, жили в землянках по периферии промыслов и разведочных площадей.

Семеро полубеспризорников в возрасте от трех до пяти лет бродили вдоль рабочих площадок, на которых монтировались буровые вышки.

Поздней осенью и зимой бывало довольно холодно, а вся эта юная публика начала собираться в этих местах весной, скорее всего, в мае, когда в регионе сходит снег, или в начале лета. Вся эта публика ходила в телогрейках не от Зайцева или Юдашкина. Но телогрейки были. Под Новый Год была, как положено, елка, Дед Мороз, раздача подарков. Это были ремни из яркой желтой или красной перфорированной пленки типа фотографической. Какой-то умелец сделал к этим ремням вполне действующие пряжки. Ремни были недолговечными. Перфорация рвалась, но практически до весны мелкая молодежь ходила, гордо подпоясывая телогрейки.

Когда холод доставал больше меры, кто-нибудь подавал голос: «Пошли к тете Рае Якерсон». Именно так. Тетя, но с именем и фамилией. Она заведовала архивом и фондами, которые размещались в довольно длинном деревянном бараке с небольшим свободным помещением при входе. Там была печка и чучело бурого медведя. Медведь стал восьмым членом компании. А дальше в бараке были полки, на которых стояли «домотканые» книжки в картонных обложках и папки с завязочками. Тогда «Тетя Рая» была доброй тетей по тогдашнему восприятию, а с точки зрения бывшего члена семерки, ныне пенсионера, лысина которого обрамлена редкой седой порослью, «тете» было не больше двух десятков лет от роду.

Младший лейтенант, отец семейства, о котором было в начале, где-то под Сталинградом был ранен в правую руку. Письма от него из госпиталя были написаны совершенно разными почерками.

Где-то в это время Верховный главнокомандующий издал указ, в соответствии с которым с фронтов отзывались многие разные специалисты, остро необходимые в тылу для побед на фронтах. Но это касалось только тех, кто был в боевых порядках. Поэтому младший лейтенант по излечении пошел догонять свою часть. Догнал он ее уже в Белоруссии, где еще раз был ранен. Снова догонял свою часть и догнал ее в Польше на подходе к Варшаве. Где-то там, в 1944 он пропал без вести.

Сейчас трудно вспомнить, в каком году маму перевели из Второго Баку в Третье – в Тюменскую область. Наиболее вероятно, что это было лето 1944 года. Вот тогда её сынок, эта «юная особь» (биологический термин), встречается со своим первым серьезным врагом. Это был петух, который не давал пацану прохода в буквальном смысле слова. Даже сейчас вспоминаются упругие удары и в спину, и в грудь, от которых часто приходилось падать. А еще петух «кусался», и это было тоже достаточно больно и обидно до слез, тем более, что он «игнорировал» зверский (или звериный) закон, чем крупнее особь, тем она главнее. А эта гнусная тварь, в полметра высотой, терроризировала «гиганта» высотой «метр с гаком».

Плавное течение единым руслом в строгом соответствии с Энгельсом

Кончилась война. Отгремели салюты. Правда, юный шалопай не видел их ярких красок в небе. Иногда ему доставались звуки. Скарлатина, больница. Родившемуся в 1939 уже семь лет. Пора в школу. В это же время определяется контур малой родины. Это Львов, университетский культурный город на западе Украины со многими ВУЗами, филармонией, театрами, музеями, в котором много институтов Академии наук республики. Мама семилетнего шалопая работает в Институте геологии полезных ископаемых Академии наук Украины, шалопай учится в школе. В школе увлекся ботаникой. Осваивает прививки плодовым деревьям. Кое-что получается. Параллельно, как рожденный под знаком близнецов, увлекся театром (поступил в театральную студию Дома пионеров), в этой студии занимался Рома Виктюк (так его звали в то время). Как теперь следует официально называть этого народного артиста, режиссера, я не знаю. Для меня он всегда будет Ромой.

К окончанию неполной средней школы, увлекшись ботаникой, научился делать разные прививки плодовым деревьям, узнал основы технологии скрещивания растений близких родов. Успехи в прививках и скрещиваниях способствовали легкому головокружению. Задумал юнец по окончании средней школы поступить в сельскохозяйственный институт.

Умер И.В. Сталин. Как и после смерти В.И. Ленина, активизация вступления в ВКП(б) и ВЛКСМ. Принят в комсомол.

Закончен седьмой класс, получено неполное среднее образование.

Каникулы. Не болтаться же три месяца впустую, надо бы поработать. Поступил на работу в Карпатскую геофизическую экспедицию на должность маршрутного рабочего IV разряда (рабочего).

Начало жизни геолога, пока в качестве эмбриона

Сельскохозяйственное увлечение замирает. Все-таки геофизика и геология – это дело семьи, если воспользуемся модным ныне англо-американским понятием, то это семейный бизнес. Позади пара полевых сезонов в качестве маршрутного рабочего и сезон в роли оператора магнитометра.

Поступление на геологический факультет Львовского университета имени Ивана Франко. Университетские учителя: члены-корреспонденты АН Украины Е.К.Лазаренко, С.И.Субботин, академики О.С. Вялов, В.Б. Порфирьев, профессора Д.П. Резвой, Д.П. Бобровник. Д.И. Горжевский, другие, доценты, ассистенты. Ученики и продолжатели академика В.С.Соболева, который буквально перед своим переходом в Сибирское отделение АН СССР и переездом в Новосибирск, прочитал нам вводную лекцию, из которой я вынес, что из нас будут делать практических геологов. Всем желающим вход в науку открыт, но сначала необходимо стать практическим профессионалом. Произрастать в таком окружении было одно удовольствие. Особенно, если что-то из сказанного учителями усваиваешь на твердую тройку.

Учебные практики - геологическая с пересечением Карпат и топографическая с выполнением съемки вблизи Львова всеми в то время существовавшими геодезическими инструментами (теодолит, нивелир, мензула, кипрегель, барометр) с построением карты.

Эмбриона можно считать родившимся

Первая производственная практика. Трест Запукргеология. Тернопольская область, Запад Украины. Оклад жалования маршрутного рабочего, а вот задачи ставились как буровому коллектору. Обычно в такой должности работают выпускники геологоразведочных техникумов. Человек, закончивший три курса университета, назывался в те годы специалистом с незаконченным высшим образованием. Он за умеренную плату маршрутного рабочего мог выполнять соответствующие обязанности. Бурить надо было до палеозойских отложений. Когда скважина входила в девонские красноцветные песчаники или зеленые силурийские глинистые сланцы, ее надо было закрывать (прекращать бурение). Разрез кайнозойских отложений – это пески, рыхлые песчаники, глины, прослои кремня. Все это надо было документировать тщательно, определяя мощности отдельных прослоев. Необходимо было определять общую мощность кайнозойских отложений. При этом в рейсовом журнале надо было отмечать категорию буримости каждого выделяемого пласта, что вместе с мощностями слоев определяет размер зарплаты буровой бригады. Кроме того надо было находить место, где можно набрать цистерну воды для промывки скважины, и чтобы водовозка не застряла в болоте или на крутом склоне. На бурение каждой скважины уходило от одной (редко) до трех цистерн, совсем редко больше. И еще одна задача, минимизировать потравы сельхозугодий, то есть всему транспорту ездить, если не по единой колее, то, по крайней мере, не вытаптывать широких «проспектов».

Вторая практика, дипломная, прошла в Южно-Таджикской экспедиции, сначала в Шаартузской поисково-съемочной партии (основное время и тема дипломной работы), а затем в тематической палеогеновой партии. Формальная должность все тот же маршрутный рабочий. Первые два дня маршруты под непосредственным руководством начальника партии. Через несколько дней, когда начальник убедился в достаточной толковости практиканта, тому было дано право ходить в самостоятельные маршруты в одиночку (вообще-то хождение в одиночку – это не особенно замечаемое, но грубое нарушение правил техники безопасности). Мы закончили съемку листа. Передача площади разведчикам.

Эта публика, в отличие от пешеходов-геологов, приехала на машинах-вездеходах, спереди колеса, а сзади гусеницы. Привезли с собой много интересного: элементы буровых вышек, радиоприемник, который сообщил нам погоду по данным Термезской и Шаартузской обсерваторий (мы между ними примерно на половине расстояния). Одна сообщила температуру воздуха в тени 52˚, другая 53˚. Партии выстроились сначала в две самостоятельные шеренги. Начальники, как два средневековых единоборца, между шеренгами уперлись друг в друга, оба производили какие-то «бодательные» движения головами, крутили в руках карту, тыкали в нее пальцами. Наконец, начальник вышкомонтажников, повернувшись к своей шеренге, крикнул «Файзуло, у тебя за спинкой что-нибудь есть?» «Есть, начальник!» «Насруло, а у тебя?» «Есть, начальник!» «Давайте, ребята!» это их начальник. Тут из двух шеренг создалось единое кольцо, а на поверхность такыра и песка посыпались водочные бутылки. Мы все дружно попили. Аллах ни на кого не рассердился, не обиделся и не стал никого карать, ни кофиров (неверных), ни приверженцев ислама. Правда, некоторые из них, зная, что грех содержится в первой капле, макали палец в кружку и стряхивали капли с пальца, что-то бормоча. Видимо, просили у Аллаха прощения.

По завершении работ этой партии практикант переведен в тематическую палеогеновую партию. Здесь тоже он, оставаясь в должности маршрутного рабочего, пользовался доверием вплоть до финансового.

В партии возникла необходимость в 6 лошадях «двойного назначения» под вьюки и под седла. Их надо было арендовать (называлось «купить») в конюшне Южно-Таджикской геологической экспедиции. Там же получить в аренду седла. На машине отвезли практиканта, имевшего скромный опыт общения с лошадьми на львовском ипподроме и маршрутного рабочего, школьника – таджика, в Сталинабад (ныне Душанбе, до 1929 года Дюшамбе, с 1929 по 1961 год Сталинабад, расположен в Гиссарской долине на высоте 750–960 метров, на реке Душанбинка), в конюшню. Студент, в должности маршрутного рабочего выбрал шесть лошадей, правда, четыре хорошие лошади уже принадлежали отдельным представителям руководства экспедиции, выбрал седла. Взамен четырех начальственных лошадок пришлось еще походить по конюшне. Наконец, сторговались. Не задерживаясь, пошел караван на юг. Впереди один всадник, за ним по очереди две лошади без седел, за ними второй верховой и еще две лошади. Чтобы лошади не переутомлялись, нагрузка на них регулировалась путем замены лошадей под седлами. На ночь лошадей путали или стреноживали и отпускали на относительную свободу. А наутро снова «шагай вперед, мой караван».

А маршруты были в Таджикской депрессии от подножия хребта Туюн-Тау до водораздела. Обратно в долину спускались по параллельному ущелью. Так и ходили вверх-вниз шесть геологов и две лошади под вьюками. Вверх все шли налегке. Лошадки несли свою и нашу еду и мешки для образцов. Мы несли только молотки. Геологи были разных специализаций. Каждый отбирал все, что считал нужным. Хотя рис, хлеб и тушенка потихоньку подходили к концу, как и сенаж и овес, лошадям не становилось легче. Овес они ели с особым удовольствием и съели немножко досрочно. С какого-то момента пришлось их угощать рисом и хлебом. Они вошли наше положение и не обиделись. Как-то на спуске наш отряд довольно сильно растянулся. Мы со старшим геологом оторвались метров на 50 вперед от остальных. Ущелье немного изменило направление. За поворотом нам встретился Ursus tibetanus, что на более привычном языке означает медведь гималайский, изящная черная тварь с белым треугольником на шее и грудке. Мы со своей стороны слегка испугались, быстро взгромоздились на очень крутой борт и стали смотреть, где же наш мишка. Наконец, мы его обнаружили на противоположном борту на той же высоте. Он тоже ворочал головой, высматривая, куда делась то ли добыча, то ли страшный враг. Надо отметить, что гималайские медведи мельче своих бурых родственников, но они не менее серьезны. Кстати, почему-то их нет в цирках. У Брема есть очень нелестная характеристика медведей: «животное злобное, глупое, дрессировке не подлежит». Вот я и говорю «озирайся по сторонам, перемещайся в пространстве, читай книги». Тогда не ошибешься, как великий Брем. Если бы он прочитал поэму «Генерал Топтыгин», все было бы в ажуре, а так… бурые мишки ездят на самокатах, велосипедах, делают стойку на руках, танцуют. Но это все наши бурые земляки. Может, Брем имел в виду или бурых американских гризли, или гималайских жгучих брюнетов. Про этих я как-то ничего не знаю.

Потом палеогеновая партия переехала ближе к склонам Памира, где мы продолжили выколупывать ископаемые остатки (если угодно, останки) пелеципод (двустворчатые моллюски), гастропод (брюхоногие моллюски, улитки) и прочей бывшей живности. Нас двух студентов, моего однокурсника Валеру Ищенко и меня подвезли машиной почти к концевой морене и оставили на берегу изящной горной речушки с порогами и небольшими водопадами. Нам оставили мешок соли, кубик масла советского, сливочного, 20 с чем-то килограммов, точнее не помню, двустволку с патронами и метров 5 рыболовной сетки с ячеей порядка 2 см. По порогам вверх по течению, на самом деле против течения, плавала форель. Рыбы запрыгивали на небольшие, порядка полутора метров, водопады. Жизнь свою мы организовали четко. Подъем, когда солнце уже приподнялось и хоть чуть-чуть греет. Обуваемся в трикони (горные ботинки с металлической зубчатой оковкой ранта) или вибрамы (тре́ккинговые ботинки — специальный вид обуви, предназначенный для ходьбы вне дорог с твёрдым покрытием, по неровному естественному рельефу, последние удобнее, меньше скользят) и бежим метров 5–7 по течению, выбираем маленький плес и вытаскиваем на него сетку, в ней 2–3 рыбки, изредка 5, сантиметров по 30. Несколько таких забегов, и завтрак с ужином обеспечены. Завтрак – преимущественно остатки вчерашнего улова: жареная форель и по ложке красной икры вечернего посола с ложкой масла. Завидовать нам не надо – хлеба ни крошки. Ситуация похожа на эпизод из фильма «Белое солнце пустыни», когда жена протягивает ложку с осетровой икрой таможеннику Верещагину, а он с обидой говорит: «Опять ты мне эту икру поставила! Не могу я ее каждый день, проклятую, есть! Хоть бы хлеба достала!». Затем маршрут. А потом через две недели пришла машина забирать нас и других, заброшенных по краям исследуемой площади. А в машине хлеб, конская тушенка, водка в допустимых количествах с учетом температуры у подножия ледника. Мы схватили буханку хлеба, банку тушенки и бутылку, скромно пристроились за палаткой и все это прикончили практически мгновенно. Прибывшие за нами эвакуаторы у нас ничего не пытались отнять.

В дипломной работе появились первые проблески научного интереса автора. Структура работы предусматривала создание комплекта карт и текста по образу и подобию отчета о геологоразведочных работах, плюс, так называемая специальная глава по образу научной статьи. В ней автор впервые в своей практике попытался связать вопросы геохимии углеводородов и серы с микробиологией.

После полевых работ были написаны и опубликованы первые статьи в журналах «Известиях Академии Наук, серия геофизическая», «Геология нефти и газа», в «Научных студенческих записках». Так было положено начало околонаучному писательству. Тогда же к первым наблюдения залесенных гор, Карпат и Закарпатья, добавилось знакомство с каменистой и песчаной пустынями и скалистыми горами, даже с ледниками.

Я уже немножко геолог и совсем чуть-чуть путешественник

По окончании обучения в университете распределение по местам будущей работы. Уфа, Горно-геологический институт Башкирского филиала АН СССР. Отдел геофизики. В том же отделе работал другой молодой специалист, выпускник Свердловского ВУЗа, точнее не помню, Боря Геннадиник. Он был на целый год старше и, видимо, мудрее. Он пытался охлаждать пыл своего нового приятеля. Говорил «нельзя считать себя эталоном глупости». «Да нет, я так не считаю», горячо возражало младшее и, очевидно, менее мудрое дитя неньки Украины. «Как же не считаешь, если ты по любому поводу говоришь, что даже ты это знаешь, понимаешь». Полевые работы на Южном и Среднем Урале в зонах развития палеозойских зеленокаменных пород. В поле жизнь была довольно активной. Массовый отбор ориентированных образцов. Отбор образцов в многодневных маршрутах, выполнявшихся пешком или путем сплава по рекам. Заброска к началам маршрутов пешком через пару перевалов. Правда, это экзотика. Аренду вертолетов Башкирский филиал АН не практиковал. Проще было использовать ноги маршрутчиков и надувные лодки.

В одной из таких забросок очередное открытие: после пары десятков километров по хорошо пересеченной местности под двумя рюкзаками сзади и спереди суммарной массой килограммов 30 (лодка, запас еды и всякая мелочь) на привале упал, встать нет сил. Николай Донукалов, мой партнер по маршруту, начальник лаборатории, в недалеком прошлом спортсмен-лыжник, говорит «потерпи, сейчас все будет в норме», достает из своего рюкзака армейскую алюминиевую флягу, открывает ее, в крышку наливает спирт (это что-то около 15 мл), достает кусок сахара, из реки зачерпывает кружку воды. «Глотни воды, проглоти спирт, сунь сахар в рот и пей воду дальше». Через несколько минут мне показалось, что я молодой, ну не козел, скорее осел полный сил. Я встал и пошел.

В студенческие годы в кругу моего общения бывали серьезные спортсмены. В частности велогонщики. У них на рамах закреплены какие-то цилиндрики металлические. «Что это?» – спрашиваю, «кофе с коньяком» – отвечают: «Когда на пятидесятом километре крутить педали уже невмоготу, пососешь оттуда глоток, и снова молодой козел». Таким образом, мое открытие свелось к выводу, что всякие комиссии по изучению состава мочи спортсменов – полная глупость. А мгновенное снятие физической усталости иногда остро необходимо. Наверное, это допинг, но я не спортсмен. Мне не нужны медали и кубки. Мне бывает нужно быстро восстановить силы и идти дальше для выполнения своих задач.

На Урале у меня было несколько очень интересных встреч. Самая яркая: неспешно едем мы на своей РА-69 (ГАЗ-69, оборудованный радиометром) по какой-то бывшей просеке, заросшей мелколесьем. Открывается широкая поляна с редкими кустами. На поляне четыре зайца радуются жизни, бегают друг за другом, прыгают один через другого. И все это по кругу. Ощущение какого-то вселенского счастья, свободы, равенства. Мы, естественно, остановились, смотрим на это счастье. Вообще-то ружье заряжено, но самый удачливый охотник из всех, с которыми мне приходилось иметь дело, к ружью не прикасается. Оно стоит в углу в позе наказанного. Сквозь мелколесье угадывается какая-то серая масса. Сначала у нас никаких ассоциаций. Потом эта масса шевелится. Вроде, волк? Ага, волк! Водитель бибикает. Все на мгновение застывают на месте. Зайцы гигантскими прыжками разбегаются в разные стороны. На открытой поляне у них явное преимущество перед волком, которому надо преодолеть густо перепутанные ветки кустарника. Он понял свою стратегическую ошибку и вяло поплелся вглубь леса.

В другой раз мы облюбовали симпатичную поляну с зарослями малины. Я по малости ободрал куст и съел пару жменек. Дальше решил собрать в котелок, слепить и сварить вареники. Собираю урожай. Слышу, кто-то сопит за кустами. «Коля! Ты?», а в ответ нечеловеческий, но удовлетворенный храп с подхрюкиванием. Надо полагать, мишка. Пока он удовлетворен, надо двигаться к машине.

Палеомагнетизм, измерение направления намагниченности для оценки возраста пород. Возраст – это конкретная задача для геолога. Но направление намагниченности определяется не только временем сотворения горной породы, но и последующими перипетиями в ее жизни. В породе в зависимости от условий ее существования, могут происходить процессы, при которых за счет некоторых исходных минералов могут формироваться некоторые новые минералы, которые вследствие высокой магнитной восприимчивости намагничиваются в суммарном поле Земли в момент их образования и поле, образованном первичными минералами. Изучением первичных и вторичных минералов я увлекся еще во студентах. В настоящее время я не вижу возможности разделить первичную и вторичную намагниченность.

Это уже в Уфе в лаборатории ставилась передо мной задача определять, могла ли у конкретного камня быть вторичная намагниченность. Может быть в то время, пересаживаясь из-за рудного микроскопа за петрографический я подсадил себе зрение.

Все это в качестве экзотики было интересно, но не особенно нравилось молодому, амбициозно настроенному специалисту в качестве основы жизненной деятельности.

Главное, что мне не нравилось в Уфе, так это долгая морозная зима. Как-то в общежитие, где мы жил вместе с однокурсником Толяном (Анатолием Ивановичем Ольховским), тот с мычанием вбежал в комнату, прижался лицом к радиатору отопления, через пару минут отстранился от него в крови. Что такое? – Сопля в носу замерзла. Вообще от дома до работы время в пути трамваем час и десять минут. Автобусом всего чуть больше пятидесяти, но автобусы зимой очень ненадежны, а весь транспорт не отапливался. А температуры временами бывали минус 25, но зимней одежды у Толяна не было.

И вот этот молодой специалист (наверное, уже можно называть себя собой) т.е. я, отработавший три обязательных года по распределению и еще полгода сверх того, решил бежать.

В конце «срока» женился на уроженке Большеземельской тундры, распределенной в Уфу по окончании химфака Ленинградского университета.

Нашему герою, как сотруднику Горно-геологического института пришлось соучаствовать в организации и проведении Всесоюзной научной конференции. На ней он пообщался с ведущими московскими учеными А.А.Борисовым и Ю. Беляевским, пожаловался на отсутствие интереса к работе и получил предложение перейти в систему ВНИИГеофизики (до и во время войны ГСГТ, где когда-то работали его родители). Он загорелся. Были предложены на выбор отделения в Баку, Краснодаре, Ноябрьске и Геленджике, но не в «центральной усадьбе», не в Москве.

Через три дня он уже твердо знал, что на правах бывшего одессита он вернется на берег своего родного Черного моря. 31 декабря 1965 года в короткий предпраздничный день директор ВНИИГеофизики профессор М.К. Полшков принял его и после собеседования снабдил необходимыми бумагами для прибытия в Геленджик.

С первого рабочего дня 1966 года вновь прибывший работник приступил к камеральной работе в качестве геолога Туркменской морской электроразведочной партии. С новыми коллегами сошелся быстро. Особенно продуктивной была совместная работа со старшим геофизиком-интерпретатором Н.В.Кондрашовой, старшим геофизиком-оператором В.Соловейчиком, гидрографами А.Саркисовым и В. Спириным. Начальником партии был Е.М. Ласовик, бывший офицер Тихоокеанского флота, получивший после демобилизации специальность инженера-электрика. Все были не старше тридцати с небольшим.

Было у партии несколько «звездных» часов. На Среднем Каспии, на Туранской плите, есть участки, где акустический сигнал глохнет на глубине около 300 метров по разрезу. В этих условиях сейсморазведка теряет свое ведущее положение среди структурных методов геологического картирования. Тут на помощь пришла электроразведка. Ее использование позволило выделить локальное поднятие, типа тех, к которым тяготеют скопления нефти и газа. Удалось выявить кровлю (верхнюю поверхность пласта с высоким сопротивлением, что характерно для пород, насыщенных нефтью или газом) и наметить его подошву.

На Южном Каспии по данным сейсморазведки было выделено крупное локальное поднятие Огурчинское. Со структурной точки зрения это очень благоприятный участок для скопления углеводородов. По данным же нашей электроразведки, проводимость пластов, с которыми могла быть связана залежь углеводородов, оказалась аномально высокой, что характерно для пластов, заполненных проводящей минеральной водой. Это был второй звездный, ну, не час, а момент.

На Каспий пришла неожиданная беда. Произошел массовый замор рыбы и тюленей. Дело было на контроле какой-то очень главной прокуратуры Союза. Заместитель главного прокурора приехал в Геленджик. В клубе рыбаков ему на втором этаже выделили комнату, в которую вызывали всех каспийцев от капитанов судов, начальников партий, геофизиков-операторов до матросов и мотористов на беседу (допросами это назвать трудно, настолько общение было спокойным, доброжелательным). Показаний из нас не «выбивали». Тем не менее, директор Отделения морских геофизических работ ОМГР ВНИИГеофизика А.П. Милашин и начальник сейсмической партии Э.Х. Векилов были отстранены от работ. Слава Богу, ненадолго. Но для всех геофизических методов вышел запрет на применение мощных источников возбуждения. Было запрещено применение тротила (вещество жёлтого цвета, обладающее сильными взрывчатыми свойствами) в сейсморазведке и существенно ограничена мощность электрических импульсов в электроразведке. Складывалась ситуация, при которой морская геофизика была на пороге закрытия.

Но нас так просто не возьмешь. Сейсмики разработали невзрывные источники возбуждения. Эти разработки уже велись и довольно быстро были внедрены сначала установки газовой детонации и чуть позже пневматические пушки.

В электроразведке я напомнил коллегам, что при магнитометрических съемках вводятся поправки на временные вариации магнитного поля, синхронные с вариациями естественного электрического поля Земли, так называемые, теллурические токи. Совместная обработка магнитных и электрических вариаций – это известный метод послойного изучения земной коры. Но тут много привходящих. В частности, как технически все параметры измерить. Вариации и электрического поля – это не большая проблема. Они регистрируются традиционной приемной линией также как и искусственный сигнал. Более сложный вопрос как сориентировать по странам света на дне магнитометры. А если не устанавливать магнитометры на дне, а брать информацию с относительно удаленных обсерваторий? Общая спасительная идея хороша, но надо поговорить, проконсультироваться с известным уважаемым специалистом.

Обратились к корифею магнито-теллурических зондирований профессору Марку Наумовичу Бердичевскому (ВНИИГеофизика, Москва). Идею одобрил, посоветовал связаться с Владимиром Дубровским, довольно молодым, до 40, кандидатом наук из Института физики Земли АН Туркмении. Собрались на нейтральной территории в Небит-Даге, обсудили детали технологии. Дубровский поехал домой за коллегами и аппаратурой. Мы в это время базировались в Красноводске. Там у нас была стационарная база с причалами для малотоннажных судов. Туда мы и приехали ждать ашхабадских коллег и грузить свое имущество на судно. Через несколько дней все было организовано. Туркменская электроразведочная партия не была расформирована и с успехом отработала конец лета и осень. Зимой составила и защитила окончательный отчет. Весной партия снова вышла в море. В это время Е.М. Ласовик с компанией операторов П.Розовым, Г. Речкаловым, В.Соловейчиком изобрели автономную полупогружную буйковую приемную станцию для регистрации теллурических токов. Изобретение повысило производительность вдвое.

Результаты электроразведки на Среднем и Южном Каспии стали основой кандидатской диссертации старшего геофизика партии Н.В.Кондрашовой

Исходно ОМГР – предприятие геофизическое. Еще в шестидесятые годы оно было известно во Франции, Германии, Польше, Индии, Шри-Ланке и других странах, которые закупали технические устройства, производимые в Геленджике. Многие страны сочли более рациональным заказывать геленджичанам выполнение геофизических работ, и не заботиться об экспедиционных судах, технике, технологии и специалистах. Работы стали в основном выполняться по контрактам на судах ОМГР постоянными работниками этой организации. Контракты предусматривали изготовление аппаратуры, производство съемок, интерпретацию результатов.

Нефтегазовая геохимия

Пришел 1970 год. В какой-то момент вышла толстая газета «Правда» с решением очередного съезда КПСС. Съезд решил, что необходимо активизировать геохимические методы поисков нефти и газа на суше и начать такие работы под дном морей.

В 1970 году мне, по решению очередного партсъезда, повлекшему соответствующий приказ по ОМГР, пришлось заняться новым направлением. Это была адаптация геохимических методов поисков нефти и газа к морским условиям. В решении съезда мое имя указано не было, но оно угадывалось при издании приказа по ОМГР на основании моей прошлой жизни.

В ОМГР, стараниями главного геолога Я.П. Маловицкого, организована опытно-методическая геохимическая партия в составе шести человек. Это были люди, не целенаправленно прибывшие по распределению, а в основном найденные среди ранее работавших представителей разных специальностей. Задачи были необъятно широкие, потому состав партии потихоньку расширялся. Не исключено, что в основе создания геохимической партии лежит судьба Вали Мишиной, жены Маловицкого, химика, выпускницы Грозненского нефтяного института, которая работала кем-то вроде техника-геофизика без знаний геофизики, т.е. она что-то вычисляет, рисует какие-то графики, в общем, прожигает жизнь. А с созданием этой партии она сразу стала нормальным востребованным специалистом. С ней мы спроектировали и провели серию модельных экспериментов, на основании которых был сформулирован поисковый признак на нефть и, в основном, газ. Под воздействием миграционного потока газа в молодых осадках разрушается хлорофилл быстрее, чем при отсутствии потока. Отсутствие или снижение содержания хлорофилла в современных морских осадках свидетельствует о миграционном потоке. В этой связи необходимо вспомнить Александру Аристарховну Ильину (СНИГНИ), приведшую нас к простому надежному методу люминесцентной битуминологии. Она же разработала докомпьютерную цифровую регистрацию аналогового сигнала (цифры приходилось вписывать в таблицы вручную). Вместе с ней, или лучше, под ее руководством мы разработали интерпретационную номограмму. Если бы у люминесцентно-битуминологического направления не появились конкретные противники, если бы они пошли от достигнутого, возможно, этот быстрый, простой метод жил бы активной жизнью и сегодня.

Разработка принципиально нового геохимического направления определило необходимость связи с геохимиками, имеющими опыт работ, правда, только на суше, и с предприятиями, производящими аналитическую технику. Интернета тогда не было. Был только проволочный телефон. Он кое-где стоял на столах, висел на стенах, но не ходил вместе с абонентом в его кармане или сумочке. Вот и поехали мы в командировки налаживать связи, знакомиться с техникой, технологиями, принципами интерпретации получаемых результатов. По возвращении разрабатывали свои методики, технологии. В те годы мы активно контачили с ведущими геохимиками институтов Министерства геологии (ВНИИЯГГ, ВНИГРИ, ВНИГНИ), Министерства газовой промышленности (ВНИИГАЗ). Это И.С. Старобинец, Г.А. Могилевский, Б.П. Жижченко, А.А. Ильина, Т.А. Ботнева. Список наших коллег-учителей со временем разрастался. Его дополнили практики, кандидаты геолого-минералогических наук Л.В.Черткова, В.И. Багиров и потихоньку подбиравшийся на смену Могилевскому Е.В. Стадник.

Из шести первых работников партии до конца первого года ее существования доработали четверо. Трое продолжили работать. Валя Мишина и Людмила Жбанкова доработали до божьего призыва. На постоянный отдых ушла Нина Федорова. Геолог-геохимик Галина Семенова, пришедшая в коллектив в середине 1970 года, выбыла в связи с «победой великой криминальной революции», которая привела к массовым перестановкам. Ей пришлось поработать по рудной проблеме, но «ее сердце успокоилось», только когда она положила в комод диплом инженера-геолога, выданный ей Киевским университетом, и стала бухгалтером расчетного отдела. С толковым техником-химиком Любой Голетой пришлось расстаться по решению администрации в связи с баптистской религиозностью ее родителей.

Из первичного состава осталась только Роза Круглякова. А теперь в отделе геохимии и экологии, у которого побывало много руководителей. Наиболее стабильным был М.Ф. Пилипмчук. в последнее время в этом отделе до пятидесяти «с гаком» специалистов.

Всесторонняя ностальгия по Родине (СССР) и малой родине (Западной Украине), по социализму. Плановое хозяйство – это когда я на пять лет вперед знал что буду делать. Простые примеры – даты смены рода моей деятельности в ОМГР.

Плановое хозяйство, по-моему, себя оправдывало. Но при социализме не члены КПСС были людьми «второго сорта». Этого у коммунистов эпохи развито социализма не отнимешь. Но и «второсортные» люди по достижении определенного профессионального уровня иногда, а то и зачастую, получали право решающего голоса. Если было что сказать, можно было прийти на открытое партийное собрание и сказать. Вся дирекция была партийной. Она вынуждена была слушать и либо аргументировано возражать, либо принимать предложение. Я этим своим правом пользовался неоднократно.

Я геолог-рудник

Еще через 10 лет мне, тоже по решению очередного партсъезда, пришлось переквалифицироваться из нефтяника в рỳдника и заняться разработкой технологии поисков океанических полиметаллических конкреций, реализовать разработки в различных районах Мирового океана. Все мои переходы обошлись без увольнений.

С 1980 года все наше предприятие переориентировано на поиски оксидных океанских руд. Работы начинались с проблемы конкреций, а в новом тысячелетии было обращено внимание и на рудные корки. Мне, в основном, пришлось заниматься проблемой конкреций. Дела были не только геологические, но и судоремонтные и даже судостроительные.

Под океанские планы было приобретено достаточно старое, но все еще вполне работоспособное рыболовецкое судно «Феодосия» водоизмещением порядка 3500 т.

Жизнь моя расчленилась на Керченский и Новороссийский судоремонтные заводы, на ленинградский КБ «Восток» для уточнения формулировок заданий, на московские и ленинградские научно-исследовательские институты для выяснения, что надо делать в связи с новой проблемой. В это время я не очень геолог, не активный путешественник, но зато я смог родиться в качестве живописца.

Потом пошли новые крупнотоннажные суда более 5000 регистровых тонн серии «Морской геолог». Из этой серии мне пришлось ходить в дальние плавания на «Геологе Петре Антропове», «Академике Александре Сидоренко» и «Южморгеологии». Их тоже пришлось доделывать в части специального оборудования.

Рождение художника

Мотаясь на машинах по Кубани, притормаживаю глаз на подсолнуховых полях, даже временами пописываю такие поля и отдельные портреты отдельных подсолнухов. Но подсолнухи – это такая мировая классика, что мне в этой теме делать нечего, хотя смотрелось вполне симпатично. В общем, все сотворенное по подсолнечной теме раздарил.

 

Начал заниматься в городской студии под руководством Ю.Н. Шальнова. Кое-чему подучился. Ну, конкретнее, научился держать в руках кисти, мастихины, освежил в памяти состав красок. Дальше включил знания геолога-геохимика и не стал смешивать земляные краски с сульфидами. Земляные краски – это окислы. При смешивании с сульфидами у обеих теряется первоначальный цвет. С химическими проблемами в связи с красками когда-то столкнулся русский классик Врубель. Поступил в заочный университет изобразительного искусства имени Крупской. Понял довольно быстро, что перечислять книжки, в которых изложены разные премудрости, это не учеба. Учеба – это общение. «Выступил» из университета. Занялся пленэром, натюрмортом, чем-то вроде портрета. И все это в качестве «беспризорника», но с участием в групповых выставках в Геленджике, Новороссийске, Краснодаре. Потихоньку прибился к городской художественной студии, которой руководил Ю.Н. Шальнов.

Жизнь начинающего художника

С подсказки однокурсника Валеры Ищенко, с которым вместе «голодал» на Памире, провел персональную выставку во Львове, в Музее природоведения Академии наук Украины, где Валера работал научным сотрудником, палеонтологом, специалистом по зубам ископаемых акул. В то время он исследовал мою коллекцию из Тихого и Индийского океанов. Получились довольно интересные результаты, но это уже все опубликовано в специальных изданиях (там, где я геолог).

Но до того как я смонтировал экспозицию, я зашел на кафедру живописи Львовского института прикладного и декоративного искусства и показал там несколько своих работ. В частности, я показал «Чарівницю Лесю» – портрет Леси Украинки на… не на фоне, а в сказочном пейзаже ее драмы «Лісова пісня». Взгляд на лицо слева, чуть сзади. В правой руке гусиное перо, которым она раздвигает ветки плакучей ивы, открывая героиню драмы лесную русалку Мавку, собственное лицо и часть торса в вышитой сорочке и кіптарике (жилетке). Холст, масло, примерно 60х80. Вот тут-то профессора и доценты вздрогнули. До юбилея Леси Украинки остается всего ничего времени, а у нас (у них) к нему ничего не подготовлено. Выставлять безоговорочно! Это было доброе старое время, когда Т.Г.Шевченко определял свою национальную принадлежность термином «русин» и это не вызывало неприятия у наиболее «щирих українців» типа Авакова, Гройсмана и некоторых других. А то, что он был предтечей украинского национализма понятно каждому знакомому с его творчеством. Но его национализм (кстати, это и мой такой же, видимо, я неплохо изучил творчество классика украинской поэзии, члена Кирило-Мефодиевского братства), вспомним «Твої į сакля į чурек; воно не прошене, не дане» или «кохайтеся, чорнобровиï, та й не з москалями, бо москалі – лихі люди, лихо роблять з вами».

Кроме того, я повесил небольшой цикл «Сувениры из…» – натюрморты всяких мелочей из разных стран, масло. Практически вся экспозиция была распродана (раскуплена без моего участия). В то время у меня не было цветной цифровой камеры, потому даже кургузо не могу похвастаться. Если Богу будет угодно, попробую повторить кое-что, но почти уверен, что богом покаранный амнистии не подлежит.

Полугодовые плавания сменялись камеральными работами – составлением отчетов о результатах работ и проектированием дальнейшей жизни путешественника и геолога. Еще в такие полугодия бывали командировки на научные конференции. Иногда случались отпуска. В командировках и отпусках бывали небольшие путешествия. В них обнаруживаются некоторые новые элементы и явления. Как следствие, родились пейзажи Узбекистана, Карпат, Кавказа. Кое-каких районов центральной России. Там разные времена года: весна с цветением деревьев, зима со снегом, жаркое лето.

Вокруг света мне пришлось обойти минимум три раза. О двух первых кругосветных плаваниях я написал и издал книжку «Вокруг света на судах Министерства геологии СССР». Тираж 100 экземпляров, 175 с. Плюс 16 цветных вкладок между страницами 80 и 81. Это продукция вплетенной в мое существование жизни художника, живописца. Мне, вернее моему спонсору – жене Розе Пантелеевне, книжка обошлась в 58000 рублей, не считая самовывоза, а это суммарный пробег больше 500 км, обеспеченный старшей дочерью Маняшкой (Марией Владимировной), Вот она ловит кальмаров в рейсе. Написано чернилами из этих же кальмаров.

Ловля кальмаров

Я снова путешественник

Первое дальнее плавание началось в июне 1982 года. Вот тогда я впервые побывал на Босфоре, прошел проливом Дарданеллы, мимо Греческого архипелага. Сразу за ним мы свернули налево. Полюбовались с рейда Порт-Саидом, заняли свое место в караване и пошли между Африкой и Азией. По обоим бортам типичная песчаная пустыня. На такие пейзажи я хорошо насмотрелся в Западной Туркмении, где пришлось базироваться при работах на Каспии с 1966 примерно по 1970. На африканском берегу небольшой город Исламия, окруженный желтовато-серой пустыней. Дошли до южного окончания канала. Посмотрели издали на Суэц и пошли Красным морем. Об этом я писал, как и встрече с тремя «наказанными» танзанийцами, которые, спасаясь от безработицы, без контракта оказались на судне Саудовской Аравии. Работали за кормежку, а когда судну до порта назначения оставалось около суток, их ссадили на плот, дали мешочек сухарей, пластиковую канистру воды и отправили в свободное плавание по широкому протяженному с запада на восток Аденскому заливу.

С 1982 по январь 2011 года я был «профессиональным путешественником». Это были дальние плавания и перелеты (переезды) между родными городами со стационарными базами, портами Новороссийска и Находки и заморскими портами, в которых сменялись команды исследователей Международного района Мирового океана. В этот период я побывал в Греции, Сингапуре, Панаме, Перу, Мексике, Чили, США, Южной Корее, Омане, Джибути, на Соломоновых, Сейшельских, Канарских, Гавайских островах, в Турции, Болгарии, Румынии. В некоторых странах бывал неоднократно. В общем случае, советские путешественники вроде меня, спортсмены, артисты, некоторые представители науки, бывают за рубежами на коротких «побывках» продолжительностью несколько суток, но эти дни бывают заполнены так, что оглядеться по сторонам бывает некогда.

Нам, мореплавателям, всегда приходится сдавать мусор (бытовые отходы) на судно, обслуживающее рейд, приходится принимать груз (это то, чем потом питаться будем, после отхода из более или менее гостеприимного порта, это материалы, инструменты, приобретаемые в портах заходов, это дополнительное оборудование, присылаемое из Союза, а позже из России).

Иногда нам устраивают приемы в местных исследовательских институтах или на научно-исследовательских судах, но это не всегда и не для всех. Зато мы часто принимаем коллег, а то и просто любознательных из местной или не местной публики. Такие встречи бывают очень интересными. Но это не для каждого. А почему? А потому, что русский язык признан международным, но он международен достаточно ограничено, только в пределах бывшего СССР, бывшего СЭВ и, возможно, среди космонавтов и астронавтов. За это «глубокую признательность» следует высказать первому и последнему президенту СССР, первому президенту РФ, «великому всемирному няньку» Соросу и их выкормышам.

На основании этого моего наблюдения могу посоветовать нынешним школьникам и более юным согражданам учить английский язык до свободного владения, но только пока США будут являть собой центр мироздания. Всемирная власть США, по-моему, не вечна. Следующим гегемоном, вероятно, будет Китай. Тогда английский станет такой же экзотикой, как итальянский или французский – языки музыки и танца в наши дни и в исторической ретроспективе.

Время от времени эту жизнь я описываю то в виде дневников (хроник), то в виде мелких, не связанных воедино рассказов и рассказиков. В Интернете была как-то опубликована такая подборка под общим названием «Байки морского геолога».

И хроники, и байки лучше или хуже иллюстрированы продукцией художника Владимира Кругляка. Иногда в них включаются упрощенные для понимания неспециалистов наблюдения и выводы геолога Круглякова (популяризатора).

Художник В. Кругляк почувствовал приближение осени

Ранняя осень пришла ко мне немного раньше. Наверное, лет в 60. А первые «осенние заморозки» еще раньше. Тогда на судне «в свободное от вахт и работ» время я написал «Прошмыгнула молодость». В правой части ноги в грубых хорошо ношеных ботинках, слегка обтрепанные штаны (гордым названием «брюки» назвать их не буду). В левой части опять же только нижняя часть женских ног в туфлях на каблуках (вне моды, вне времени), слегка задранный ветром подол, а между грустным усталым мужиком и молоденькой девицей одна ромашка, видимо, выпавшая из букета.

Следующая картина на тему возрастных проблем называется «Ушли далеко корабли». Два умеренно реалистичных, столь же умеренно стилизованных судна белого и красного цветов («Геленджик» и «Южморгеология»), а в правом верхнем углу нечто напоминающее мой профиль.

Ушли далеко корабли

Есть у меня одна очень старая картинка «Грустный домик»: голубая хатка, огородик, покосившийся забор в ярком солнечном освещении; а на домик наступают многоэтажные абсолютно одинаковые серые дома и подъемные краны в розовом колорите конца дня. Это вроде как из истории развития Геленджика еще в позднее советское время, когда популярная в свое время песня потеряла актуальность. А песня была, хоть без социалистического оптимизма, зато с лиризмом: «там, где плещет волна голубая, на прибрежный песок набегая, там, где чайка кружит, городок Геленджик весь в садах утопая лежит». Далее в том же духе.   Но пришел олигархический неоимпериализм. Грустные домики массово пошли под снос. Серые архитектурные уроды заняли значительную часть бывших садов, но, хотя среди них встречаются оригинальные строения, городок Геленджик уже не утопает в садах.

Поздняя осень путешественника по морям-океанам, континентам-островам

К работам в море, в океане нас допускает или не допускает современная медицина, как и спортсменов. Был в моей жизни страшный случай, когда меня пытался не допустить к морским работам хирург поликлиники моряков. Это было за несколько дней до моего сорокапятилетия. Тогда меня спас наш судовой врач Владимир Ильич Усков. Он осмотрел меня прямо на палубе рейдового катера, и сказал: «пойдешь». И я честно отходил еще 26 лет. Все-таки медицинское заключение это что-то вроде оценки живописного или поэтического произведения. Шедевр! Нет! Мазня! Графомания!

Нет в медицине ничего абсолютного. Недавно по телевизору показывали девочку участницу восхождения на Эверест в составе молодежной группы не очень здоровых подростков. У этой девочки вместо одной ноги протез ниже колена. Думаю, что у медиков надо отнять право кому-то что-то запрещать.

В морях я отметил довольно много своих дней рождения. Это 33, 45, 50. Некоторый пробел в памяти, потом 70 (между 50 и 70 не было ярких празднований, праздник-то ежегодный). Последнее дальнее плавание было в 71. А после этого не было ничего. Терапевт геленджикской поликлиники Талалай усмотрела во мне что-то вроде инсульта и уперлась. Никаких плаваний. Это было весной 2011 года через пару месяцев после моего последнего списания с судна. Мне предстояло снова вернуться на то же судно. На ту же должность в ту же каюту, в те же лаборатории

Талалай стала тем терапевтом, которая отказалась написать мне «практически здоров, годен к работам на судах дальнего плавания». Она же пишет или ничего не пишет по поводу приобретения огнестрельного оружия, садиться за руль автомобиля или нет. Она сменила свою предшественницу, которая выпускала меня последние лет пятнадцать. К ней ходил наш директор с просьбой, к ней обращалась начальница нашей медсанчасти со своими заключениями по динамике моего состояния. Ни в какую! Инсульт возможен. Прошло еще 6 лет, но инсульта я так и не дождался. Это, конечно, радует. Не хочу быть парализованным. Если мне предложат право выбора, предпочту инфаркт. Меньше мучений окружающим. Да и мне тоже. Только бы не отвезли в больницу и не реанимировали бы.

«Поздняя осень» пришла ко мне после 65. До этого на погрузках продуктов в портах я брал на плечо мешок сахара, муки, крупы. Во всем мире эти мешки весят 50 кг. А вот на границе 65 и чуть дальше у меня уже не получалось взять его на плечо. Пришлось перейти на овощи и фрукты. Они обычно весят порядка 35 кг. Но молодежь и тут начала оттирать мня от штабеля мешков, ящиков. Чем дальше, тем я меньше сопротивлялся. Грузчик – это не основная моя специальность.

А вот определять инвалидность им можно в какой-то мере доверить. Пусть не очень здоровый человек получает некоторую поблажку в жизни. Пусть ему хоть таблетки подарят.

И вот в 71 год путешественник Кругляков умер. Мир праху его.

Поздняя осень живописца В. Кругляка

Предвестники осени: то ли затяжные дожди, то ли редкие первые заморозки, то ли свежие до штормовых ветры начали ко мне приходить лет в 60. Проявлялись они в том, что правый и левый глаз стали воспринимать мир по-разному. Правый глаз видел мир несколько более ярким, чем левый. Зато он видел все предметы несколько более высокими, вытянутыми по вертикали. И изображения часто никак не складывались в единую картинку.

В это время меня начали беспокоить судороги в левой руке. С этим делом я попал в городскую больницу в отделение неврологии. А в больнице было интересное правило. Куда бы ты ни попал, тебя осмотрят врачи других отделений, если у них есть хоть какая-то возможность. Это прекрасное решение главного врача, поскольку ни один русский или относительно русский человек (россиянин) не захочет сидеть в поликлинике в очереди, пока его сильно не клюнуло. Так я попал в поле зрения окулиста Пронкиной, которая была сотрудницей родильного отделения, но в это время ни одного новорожденного с признаками косоглазия, или чего-то другого страшного не было. Она пришла ко мне в палату, посмотрела (с некоторым подозрением) и сказала, что сейчас осмотрит мои глаза с использованием специального инвентаря. Вот мы с ней пошли больничным парком. Корпуса разделены целыми небольшими рощицами деревьев, кустов, с лавочками между ними. Пришли в кабинет. Там разные стеклянно-металлические приборы. В общем, через десяток минут она мне открывает «страшную тайну». В правом глазу сильно, а в левом немножечко у меня деформирована сетчатка глаз. Тут я ей признался, что когда мама меня разглядела после рождения, то она заметила, что у меня зрачки резко различаются размером. Левый существенно больше правого. Мама даже придумала, как тогда ей казалось, веселую шутку «расширение глаза на чужую собственность». Ни олигархом, ни даже простеньким эксплуататором, и даже примитивным вором я не стал. Но, видимо, так со старта мои глаза видели мир несколько по-разному. Со временем зрение ухудшалось и неспешно продолжает в том же духе. Я задал доктору некорректный вопрос, а что дальше? А дальше постепенное ухудшение, – это ответ доктора Пронкиной. Так что, «горбатого могила исправит?». Она, как говорят, «потупила очи долу» и согласно кивнула. Съездил в Краснодар в Федоровский центр. Ответ тот же. Съездил в Москву в институт имени Гельмольца. Все без изменений. Так, можно сказать, скончался живописец В. Кругляк. Больше таких автографов он не оставит на своих полотнах и акварелях. Это конец.

 

Безлистная осень геолога В.В. Круглякова

Геолог должен работать в поле, должен путешествовать. В самом крайнем случае он, если уже ноги не носят, а в голове все еще что-то шевелится, можно стать главным геологом, консультантом, скажем, директора, научным руководителем одной из проблем, которые разрабатывает предприятие. А можно оказаться списанным. Жизнь отвела меня от нефтяных проблем. От поисков локальных залежей, провинций, от теоретических и методических разработок. С 1980, а фактически с 1982 года, я не нефтяник, я рỳдник. Но и проблема оксидных руд как-то на тормозах спущена. Еще до «первых осенних заморозков» я организовал исследования природы этих руд. Получилось довольно стройно. Отправлены тезисы на Международную конференцию, Школу по морской геологии. Тезисы приняты и в объеме пяти страниц будут опубликованы. Параллельно подготовил полный текст доклада и еще большую статью с более полным описанием несостоятельности бытующих представлений о геологии Земли, о путях уточнения этих представлений. Но не знаю, удастся ли это опубликовать.

В общем, дело идет к кончине геолога.

Жизнь моя с точки зрения классика марксизма-ленинизма пока продолжается. Я все еще обмениваю белковые вещества. Медицина победила элементы моей аритмии. Теперь я «на батарейках» с вшитым в меня кардиостимулятором. Гарантия 10 лет. Это значит, что по классике я проживу примерно до 85. Надо же чем-то заниматься. Русским языком я владею относительно прилично. Из букв у меня слова складываются, слова в предложения. Еще будучи геологом-нефтяником, а потом геологом-рудником, мне приходилось писать проекты работ, отчеты об их результатах, иногда журнальные статейки, фрагменты толстых книжек. Все это у меня легко получалось даже в эпоху, когда не было компьютеров, принтеров, а были очень механические пишущие машины. У меня была изящная «Москва». Я вставлял в нее закладку в 4 экземпляра и писал чистовик. Неизбежно проскакивали опечатки, но в небольшом количестве их можно было исправлять пером-чернилами даже для отправки в издательства. Я подумал и решил, что если я могу так писать официальные умности, то почему мне не попробовать описать какие-нибудь смешные случаи из моих путешествий.

Попробовал. На компьютере оказалось существенно проще. Разместил кое-что в интернете. Реакция читателей: публикуй нормальные бумажные книжки в обложках. Одну такую опубликовал (раз народу нравится, почему нет).

Вернемся к первой странице, где я описал заплетание косичек старшей дочери. Там я и про ленточки написал, чтобы не расплетались. И вот к концу восьмого десятка я начал систематически писать о своей жизни, в которой много абсцисс. Будем считать, что где-то около 75 родился писатель. Нечто подобное, только на тридцать лет раньше по возрасту, произошло с классиком русской литературы Гончаровым, который для начала написал «Фрегат Паллада», а уже потом и «Обломова» и «Обыкновенную историю».