КАРТА САЙТА

Моя вторая кругосветка

В.В. Кругляков

Самые интересные путешествия жизни
совершает память.

 Тагуи Семирджян 

 

Май (ближе к концу) 1984 года. В Геленджикской бухте готовится к дальнему плаванию научно-исследовательское судно «Геолог Петр Антропов», второе судно серии «Морской геолог». Судно построено на верфях Николаева. В его проектировании наряду с кораблестроителями участвовали специалисты двух объединений: «Севморгеология» и «Южморгеология». Южане участвовали, имея опыт геологоразведочных работ в океане на предшественнике судов этой серии, большом автономном траулере (БАТ) «17 Съезд профсоюзов» (в быту для краткости «Съезд»), одной из задач десятимесячного кругосветного плавания которого было обоснование оснащения научно-исследовательского оборудования. Очень многое в части лабораторной начинки сделали хозяева судна, специалисты Южно-Тихоокеанской экспедиции (ЮТГРЭ) объединения «Южморгеология» во главе с его главным геологом Анатолием Мечетиным (меня, старшего геолога, всегда в первую очередь интересует не столько иерархический, сколько идеологический начальник). Высшим администратором этой экспедиции был назначен бывший старший геофизик нашей Центральной геолого-геофизической экспедиции (ЦГГЭ) Дубов.

Организации нового похода за раздел Международного района Мирового океана было уделено существенно больше внимания, чем уделялось до этого. Те, кто ведут судно, кто обеспечивает его подвижность, обеспечивает связь с внешним миром – это все специалисты с постоянной пропиской в Находке.

Пожалуй, единственный член команды, прописанный в Геленджикском районе Краснодарского края – судовой врач Владимир Ильич Усков. Этот человек определил мою морскую судьбу на ближайшее плавание и еще на 26 последующих лет.

Экспедиционный состав в основной массе был представлен специалистами ЮТГРЭ и приглашенных химиков из ВНИИ Океангеология (Леинград). Но все руководство партии: начальник, технический руководитель, начальники отрядов – исходно были из сотрудников ЦГГЭ, преимущественно с опытом работ в океане, правда, далеко не всегда по проблеме конкреций. Начальником геолого-геохимического отряда назначили меня.

Я мотался между Геленджиком (руководством объединения и собственной камералкой – местом работы полевика во время обработки материалов и подготовки отчетных карт, таблиц, пояснительных записок, научно-технического отчета) и Новороссийском. В порту Новороссийска грузили личные вещи, мелкие инструменты, справочники. Еще одна точка в Новороссийске – это поликлиникой моряков, в которой надо было пройти обследование у множества врачей и в нескольких лабораториях и получить там санитарный паспорт или, что то же самое, медицинскую книжку. За два дня до планового срока отхода прихожу в поликлинику, где мне еще надо зайти к хирургу и получить стандартную запись «практически здоров, годен для работы на судах дальнего плавания». Захожу к хирургу. «Нет! С такими венами на левой ноге не выпущу!». Жаль, я очень хотел бы пойти в этот рейс на этом судне с этим оборудованием. Дальше как у Уткина: «Что же, прикажете плакать? Нет, так нет. И Мотеле ставил заплаты вместо брюк на жилет». Не заходя к терапевту, иду на причал рейдовых катеров. Заберу свои шмотки и сдаваться начальству.

Прохожу на трап. Сзади за плечо меня трогает Владимир Ильич Усков. «Ну, давай книжку». «Нет, говорю, у меня книжки. Хирург придрался к левой ноге». «Заходи, говорит, за рубку, задирай штаны». Посмотрел, посравнивал левую с правой. «Давай книжку. Пойдешь под мою ответственность». И я действительно пошел. Но это произошло через трое суток, на четвертые. А после этого я ходил в океан до конца января 2011 г. И выпускали меня разные врачи разных поликлиник. Это к вопросу о роли личности в истории и судьбе отдельного человека.

И вот весь личный состав в столовой команды. Майор пограничной службы водит пальцем по судовой роли, выкрикивает фамилии. В ответ каждый названный произносит свои имя и отчество. Но это традиционно, об этом писать нечего.

По громкой связи всем предложено зайти в свои каюты, начальникам служб прибыть «по заведованиям». Хорошо вам, если вы заведуете камбузом. У меня в этот раз в заведовании шесть рабочих помещений на разных палубах, плюс кладовочки при них и пара складских помещений – «норок» в трюме. Сам я пока ориентируюсь в той части трюма, где хранится запас химических реактивов и растворителей, в механической мастерской, где надо будет резать камни (конкреции), измельчать пробу для химиков (это дробильно-сократительный агрегат, грохот для просеивания, истиратели), в литолого-минералогической лаборатории, ну и в помещении, где будет проводиться компьютерная обработка и интерпретация материалов. Вот я и стою на перепутье и жду майора с солдатами.

В этот раз я в белой форменной сорочке с черными погонами с четырьмя «золотыми» лычками разной ширины. Это на мирном флоте называется «три с половиной» и носить их положено специалистам-наставникам или начальникам отдельных служб. Говорят, что это в переводе на военно-морские названия соответствует капитану второго ранга. Не знаю, насколько это так, но пограничный майор смотрел на меня «с пониманием». Вообще-то довольно тяжелые погоны, пристегнутые мягкими хлястиками, к легкой сорочке постоянно норовят сползти куда-нибудь, чаще на грудь. Их приходится заталкивать на место.

Пока мы обходили мои заведования, нас постоянно сопровождал рядовой, которому по приказу майора приходилось откручивать принайтованные к палубам и переборкам ящики, полки, а затем снова крепить их. Видимо, майору надо было выяснить, не спрятано ли у нас между переборкой и полочкой что-то, представляющее какую-то тайну или ценность.

В боцманском трюме два других солдата стальными штырями протыкали бухты канатов. Конечно, в бухте каната, в принципе, можно спрятать нарушителя границы. Когда в нарушителя упрется штырь, он, вероятно, скажет «ой, больно».

Эта наша экскурсия по судну началась 26 после обеда и длилась до 24 часов 27-го или до нуля 28-го мая (покурить отпускали, я выкуриваю сигарету за полторы минуты + переходы из обследуемого помещения на открытую палубу и обратно). 28 мая примерно в 0 часов 03 минуты я спросил майора: «все?». «Да» - ответил он. «Поздравляю с днем пограничника, успехов в службе. А я пойду, хлебну коньяка, мне сегодня 45, мне тоже успехов».

Дожидаться команды «вира якорь» не стал. После пары глотков «допинга» (я не спортсмен, мне можно) завалился спать. Все-таки, полтора суток без сна.

 

Прощальный взмах платочком вслед уходящему в море. Просыпаюсь. По громкой связи: «Начальнику отряда Круглякову прибыть в каюту капитана!» Поднимаюсь. Прикасаюсь к двери. Традиционное: «Прошу разрешения». «Заходи!». Кабинет каюты капитана – помещение просторное. Когда я вошел, оно было разделено примерно пополам низким столиком, который когда-то назывался курительным, а позже был переименован в журнальный (по мебельным каталогам). За столиком лицом ко мне сидит капитан Игорь Николаевич Портенков. Перед ним на столике бутылка водки и два очень изящных стакана тонкого стекла с какими-то узорами. Наливает по полстакана, может чуть больше. «Ну, будь здоров» - говорит. «Спасибо, постараюсь, – отвечаю – так, с утра? ». «После сорока опохмеляться обязательно». Четко! Дальше знакомая дорога: Черное море, Босфор, Мраморное море, Дарданеллы, по правому борту Греческий архипелаг.

 

На подходе к Гибралтарскому проливу я с ужасом (правда, пока умеренным) узнал, что сотрудница моего отряда Галя Герасимова уже несколько суток лежит в лежку и не ходит на завтраки, обеды, полдники и ужины. Она честно пытается ходить в столовую, но это мало что дает. Это называется морская болезнь, от которой и умереть нельзя, но и жить не очень хочется. Что-то предпринимает Владимир Ильич Усков по своим медицинским правилам. Но пока просвета не видно. И это в Средиземном море! А выйдем в Атлантику? Там в это время могут быть более жесткие условия.

Мы прошли пролив. Атлантика. Действительно, качка валяет судно существеннее.

Снова по громкой связи мне велено прибыть в каюту капитана. Игорь Николаевич задает вопрос: «Что будем делать с Герасимовой? Скоро мы придем в Вилемстад, остров Кюрасао (Малые Антилы). Давай решать. В ее нынешнем состоянии ей нечего делать на судне». «Игорь, – говорю, – дай мне, пожалуйста, время, до завтра до после обеда, на окончательный ответ». На том и порешили.

Я вспомнил рассказ моей жены, как она попала в подобную ситуацию три года назад на гидрографическом судне «Дмитрий Лаптев», на котором она за четыре месяца обошла Тихий океан с небольшим заходом на акваторию Индийского. Вернул ее к нормальной общечеловеческой и специальной морской жизни судовой радист с помощью неполного стакана водки и куска мяса. Я решил повторить подвиг этого радиста. Лишаться Гали мне очень не хотелось: она прошла подготовку по рентгеноструктурному анализу, и только она может диагностировать минералы, слагающие наши руды и подстилающие породы.

Быстренько пообедал, куриную ногу завернул в кусок полиэтиленовой пленки, зашел в лабораторию, налил в колбу миллилитров 60–70 этанола, разбавил водой примерно до водочной крепости, спустился на нижнюю палубу, поскребся в Галину каюту, вошел. Лежит, бледная, полуживая.

– Галя, – говорю, – будем лечиться. Процедура предельно проста. Сейчас ты выпьешь микстуру и немедленно, без гипервентиляции легких сгрызешь эту ногу.

Возражение: – Да я вообще не пью.

– А ты не пей, не нюхай, только проглоти микстуру. Мою жену пару лет назад таким же способом вылечил судовой радист. Теперь она здорова и снова ходит по морям. А не будешь лечиться, как сказал капитан, будешь списана в Вилемстаде и полетишь домой с пересадками. Для меня же потеря тебя – срыв всех планов. Ведь кроме тебя никто не знаком с ДРОНом (аппарат для рентгенрструктурного анализа).

Галя недавно покинула комсомол, поэтому понятия типа «надо», «необходимо», «если не ты, то кто же?» для неё очень даже актуальны. Водный раствор этанола с куриной ногой сделали свое дело – Галя слегка порозовела и не потянулась к раковине.

– Ну, выздоравливай, я пошел.

И правда, пошел. На выходе из каюты столкнулся с помполитом, который держал в руках початую бутылку коньяка и тарелочку с нарезанной копченой колбасой.

Через сутки Галя была «практически здорова, годна к работам на судах дальнего плавания». К этому выводу синхронно пришли и я, и доктор. Галя же пошла в лабораторию вращать гониометр – снимать регистограммы известных (тестовых) образцов. Это еще один пример роли личности в истории и судьбе отдельного человека. Со следующего года и до полной победы криминальной революции, приведшей сначала к развалу всего ранее созданного, а затем к акционированию предприятий (в частности ЮТГРЭ), Галя Герасимова проводила ежегодно в океане по шесть месяцев.

Через некоторое время мы ошвартовались в порту Вилемстад. Про списание Гали Герасимовой уже никаких разговоров, ни с капитаном, ни с доктором нет. Все довольны, что она остается с нами. В тот момент я еще до конца не осознавал, какую победу мы одержали над судьбой-индейкой. Но об этом потом. Пока, если не радость, то как минимум, удовлетворение.

Пройти в порт можно через разводной мост, состоящий из двух поворотных створок. Для пропуска судов створки разворачиваются параллельно берегам.

Выход в город. Галя с нами. От проходной порта до центра города какое-то невероятное расстояние (километра три). Понятие центра довольно условное, поскольку город вытянут вдоль длинного острова, а урбанизирована в основном его юго-западная часть. Все бы ничего, но значительная часть нашего пути лежит вдоль очень парадного кладбища с семейными склепами, памятниками. Едущие мимо нас легковушки останавливаются, приглашают подвезти. Но мы вяло объясняем, что мы давно не ходили по земле, хотя на самом деле не ходили всего без малого пару месяцев.

Пришли мы в деловую и жилую часть города. Рыбный рынок – это причалы малотоннажных и маломерных судов. Торговля на пирсах или прямо с палуб. Нам ничего не надо, только поглазеть. Пошли в урбанизированную часть. Никакой зелени. Местами корявые кактусы и чахлые пальмы. Некоторые в бетонных коробах. Но морозов тут не бывает, их не надо прятать в утепленные помещения. Видимо, короба необходимы для экономии воды при поливе. Кюрасао, как и другие острова группы Малых Антильских – это голландская колония. Отсюда архитектура.

Некоторое представление об архитектуре, о количестве зелени в Вилемстаде и типе народонаселения может дать моя картинка (см. справа). На выставках она проходила под длинным названием «Вилемстад. Остров Кюрасао. Нидерландские Антилы. Местная красавица». Писано не с натуры. В населенных пунктах, от деревень до столиц, писать с натуры не люблю. Множество помощников, консультантов, критиков. С появлением цифровых фотокамер я стал иногда пользоваться «шпаргалками», если нужна точность передачи формы, близкая к оригиналу. В нынешнем случае такая точность меня не интересовала. По возвращении из увольнения, в каюте, по свежей памяти, написал нечто, похожее на виденное. И на рыбном рынке и в городе доминируют представители негроидной расы. Мужчины, как мужчины, ничего особенного. А вот женщины от совсем юных до бальзаковского возраста и старше высокие, стройные, длинноногие, длиннорукие с тонкими талиями, широкими бедрами и очень аппетитными попками. Наш доктор попросил одну такую прохожую сфотографироваться с ним. Это была еще эпоха пленочных камер, потому у меня нет такого кадра. Будем считать, что вся моя информация бездоказательна. Что делать? Не поверите мне – проверьте. Доктор чуть-чуть меньше меня ростом, около 170 см, а девушка оказалась почти на голову выше него, даже если не считать кудряшек.

Вилемстад. Остров Кюрасао. Нидерландские Антилы. Местная красавица

 

Пополнили запасы еды, забункеровались и пошли на работу, в Тихий океан. Туда знакомой дорогой – Панамским каналом. Но тут никаких особых впечатлений, все вроде как дома, на улице Полевой возле хлебного магазина.

Вообще говоря, впечатление, impression – это первоначальный толчок. Любое повторение очень полезно для его закрепления, для закрепления знания, как в школе. А вот за впечатлениями пойдем дальше. В Тихий океан, в его рудную провинцию Кларион-Клипперон, в которой мы пытаемся завоевывать богатый кусок площади развития богатых руд.

Все! Мы в Тихом океане! Работаем в крайней восточной части провинции вдоль подножий гор Математиков. Это примерно 119° западной долготы. Обнаружили цепочку гор. На всякий случай назвали ее хребтом Петра Антропова по названию судна. Название вряд ли приживется. Это скорее цепочка небольших вулканических гор высотой до 1000 м, входящая в систему гор Математиков, но с этим надо было бы еще разобраться.

В этот раз геологи, по организации труда, несколько приблизились к настоящим морякам. Три вахты по четыре часа. Время между вахтами – это поочередный прием пищи, сон и свободное время, когда можно пообщаться, подумать о бренности бытия, о вечном, почитать. На всех наших судах, ещё с времени постройки, имеются прекрасные библиотеки.

Разобрались по вахтам. Я работаю в паре с Галей. Начинаем документацию по принципу «грязная/чистая  работа». Грязная работа – это разборка пробы: извлечение конкреций из инструмента, отбор проб осадка, мойка конкреций, их резание, а потом измельчение высушенной рудной массы. Чистая работа – это измерения физико-химический характеристик грунтов, их физический свойств и, главное, рентгено-структурный анализ рудного материала и глин. У нас вся чистая работа висит на Гале. После довольно продолжительной болезни и полном излечении она, как и положено недавней комсомолке, активно включилась в работу и начала получать очень интересные материалы. Ближе к концу плавания мы с ней сформулировали достаточно стройную концепцию образования глин и конкреций.

Еще один интересный факт мы отнаблюдали с Сережей Барановым, начальником фототелевизионного отряда, по совместительству художником. Поднимаем грейферный пробоотборник, оснащенный глубоководной фотоустановкой. Прекрасная проба. Масса рудного материала без малого 3 кг. Мелкие конкреции. Взвесил, начал описывать и фотографировать. Сережа проявляет пленку. Судя по ней, на дне конкреций нет, хотя никаких следов сползания глины, каких-либо выворотов нет. Загадка. Переходим на следующую станцию. Та же ситуация. Почему, в хорошей пробе, на поверхности глины есть конкреции, а на фото их нет? Еще пара подобных случаев. Загадка, которую можно пытаться решать, анализируя минеральный состав глин, их генезис и последующие преобразования. А это уже опять Галя.

Все это, безусловно, интересно, но только для специалистов. Поэтому все эти прелести опубликованы в специальных геологических изданиях в последней четверти прошлого века и в начале нынешнего.

Долго ли коротко ли, пришли мы в Акапулько, Мексика. Порт Акапулько расположен в глубоко врезанной в сушу глубоководной бухте, где могут швартоваться крупные лайнеры. Нам тоже досталось место у причала. Объявлена свободная практика. Идем гулять по суше, знакомиться с достопримечательностями. Парадный трап круто наклонен. Главная палуба существенно выше причала.

Сам город жилой и рабочий (в разных смыслах, то есть не только чиновничий, хотя они там тоже водятся). Это город портовиков, мелких (розничных) и крупных торговцев. Главное же это город курортный, туристический. Как следствие, значительная часть населения занята в сфере обслуживания.

Собственно курортная зона с высотными зданиями гостиниц вынесена за город на довольно обширную, относительно, равнинку (все-таки это предгорья Кордильер). Там огороженные территории с бассейнами, кортами, площадками для гольфа. К заборам подходили, за заборы не пытались соваться. В СССР уважение к заборам было воспитано с детства.

Вернулись к обрывистому скалистому берегу. Отвесная скала. По ней лазят несколько человек. На уровне основания скалы маленькая распивочная на три столика, в которой подают исключительно всякие колы и пару сортов легкого пива. Все напитки ужасно дорогие. Задумались о причине. Дедуктивный метод мышления, который рекомендовал Шерлок Холмс, позволил выяснить причину, правда, не сразу. На отвесную скалу высотой 35 м с несколькими промежуточными площадками на высоте ориентировочно 25 и 15 м взбираются скалолазы, которые затем прыгают с этих площадок в довольно маленькую бухточку. Но первый вариант этого аттракциона – прыжок с 15 м мы проворонили: развивали дедуктивный метод мышления, а когда развили, прыгун уже выбирался из воды. Мы с расстройства прошлись снова по набережной и снова вернулись, когда прыгун готовился к главному прыжку с верхней точки. Над этой площадкой небольшая ниша, в которой угадывается поясной портрет человека. Используя метод Холмса в сопоставлении с действиями прыгуна, я пришел к выводу, что он молится, что-то объясняет портрету, что-то у него просит. Простейшее заключение: это не портрет, а икона, а все действия – это просьба ниспослать успех авантюрному предприятию (молитва). Этот аттракцион – одна из визитных карточек Акапулько. Такие прыжки выполняются во второй половине дня при ярком солнечном освещении, под вечер на фоне заката и после захода Солнца. Падение прыгуна в воду сопровождается довольно мощным  фонтаном брызг. Брызги летят на зрителей нижней площадки, на столики, в бокалы с пивом и колами, создавая в них «океанские коктейли». Отсюда и цена. При ночном освещении, или точнее, в темноте, скалолазы-прыгуны прыгают с зажженными факелами. Эффектно! 

Вернулись домой на пароход. Парадный трап почти горизонтален. Прилив. Разница уровня поверхности океана между утром и вечером никак не меньше 5 м. На судне агент, обслуживающий наше судно во время стоянки. Принес билеты на корриду на завтра. Купили. За нами приедет машина. Но это завтра.

Пришло «завтра», пришел автобус, приехали к цирку. На входе нам выдают какие-то плоские довольно тяжелые подушки.

Заходим в цирк, рассаживаемся. Кто на подушку, кто держит ее на коленях, сидя на ступени цирка.

Парад-алле. Проходят две лошади с волокушей, на которой, по-видимому, надо будет вывозить погибшего в схватке. Следом идет группа banderilleros, за ними picador с длинным копьем на бронированной лошади, завершает парад красавец torero с малиновой мулетой и шпагой. Последним выбегает бык. Его пасут бандерильеры, тыкая в бока и филейные части бандерильями – короткими колючими копьями. Лошади с волокушей уходит с арены. Пикадор продолжает дразнить и злить быка, нанося ему несколько ударов в разные части тела. Бык пытается отбодаться от лошади и ее наездника. Судя по тексту известной оперы, «уж лошадь пала, под нею пикадор». Лошадь, которая сегодня под пикадором, падет после ее увольнения и привода на бойню. Во время корриды лошади ничто не грозит. Ее бока закрыты до коленных и локтевых суставов одеялом толщиной сантиметра три из того же материала, что и выданные нам подушки. Наконец, пикадор бьет быка в шею. Из раны течёт тёмная кровь. Пикадор исполнил свою партию и верхом покинул арену. Дальше партия тореро. Он дразнит быка не красной тряпкой, а малиновой мулетой. Несколько раз быку удается лбом стукнуть противника. Тот умудряется втискиваться между рогами и совершать эффектные кувырки через бычью и собственную головы и спину быка. Насколько я понял смысл поединка быка и тореро, быку хотелось бы сбить с ног врага и затоптать его ногами или проткнуть рогом, а тореро – эффектно увернуться от рогов и ни в коем случае не падать ни на спину, ни на грудь и живот. Даже падение на колени и левую руку с мулетой не самое страшное, тореро способен быстро подняться из этой неудобной позы. Он встает и совершает ещё несколько эффектных кувырков через быка. Потом бандерильеры заставляют быка стать против тореро, что называется глаза в глаза. Финальный выпад тореро с ударом шпаги в левую сторону основания шеи. Бык повержен. Предсмертная агония. Тореро отрезает у поверженного быка ухо и идет вдоль трибуны, высматривая очередную жертву – какую-нибудь предельно очаровательную сеньору или сеньориту и одаривая ее высшей наградой – отрезанным ухом. Особенно эффектно это награждение, если сеньора (сеньорита) в белом платье, блузке, еще чем-нибудь столь же контрастирующим со свежей кровью.

Бандеридьеры заваливают труп быка на волокушу и партия лошадок с волокушей знаменуют финал.

Таких выступлений (таймов, раундов) было четыре. Знатоки, болельщики нашли бы принципиальные различия между выступлениями, выделили бы лучшего. Для меня, впервые попавшего на такое представление, только судьба третьего быка показалась оригинальной. Жизнь его оборвалась с нарушение правил игры. Бык вышел, вернее, выбежал, как и положено живому существу, которого колют в зад бандерильями, добежал до пикадора на его бронированной лошади, получил всего один удар пикой в шею. Кровь хлынула струёй. Она выбрасывалась кратковременными, но мощными фонтанами. Бык упал на локти и колени. По правилам игры он должен погибнуть от шпаги тореро. Но для этого ему надо встать на все четыре ноги. А он не может встать, не может даже слегка приподняться. Бандерильеры отложили свои бандерильи и стали всей толпой пытаться приподнять быка. Но тщетно. Бык упал замертво без удара тореро. 

Вот тут стало ясно, для чего зрителям подушки. Они полетели в тореро, пикадора, бандерильеров. Это эквивалент освистания артиста за допущенного «петуха» при пении.

Потом был четвертый акт. Он прошел по правилам.

У кого-то из советских поэтов я вычитал такие строки: 

«Торо, Торо…
Торо – это бык,
Дик и беспощаден, как пантера.
Торо, Торо…
Торо – это бык!
Быть он безнаказанным привык,
Но его, но его,
Но его торирует торреро!»

 В общем-то, бык – это рогатое парнокопытное и по природе своей мирное травоядное, которого долго травят, всячески обижают, травят, обвиняют в хищнической сущности. Строчку эту можно перевести с русского поэтического на русский разговорный: «это бык, дик он и ужасен, как крупная хищная тварь семейства кошачьих,  но его бычит бычара». 

Желающие узнать о корриде больше могут посмотреть на сайте: http://www.lingvaflavor.com/korrida-samoe-dusherazdirayushhee-ispanskoe-zrelishhe 

Я не ортодоксальный пацифист, не вегетарианец. Мне самому приходилось стрелять по зайцам, по птицам, когда я работал на суше или по технологии «суша–море». Тогда убийство позволяло временно заменять каши, макароны и консервы свежей белковой пищей. А ведь по Энгельсу жизнь – это обмен белковых веществ.

На моей душе есть грех. Когда-то давно мы вели геологоразведочные работы на мелководье на шельфе Черного и Азовского морей и в лиманах. При этом применялись водолазные работы с легководолазным снаряжением. Водолазная станция обычно состоит из трех человек: водолаз на дне, страхующий и обеспечивающий. В процессе работы они меняются. Обеспечивающий контролирует сигнальный фал.  Страхующий водолаз полностью экипирован для быстрого погружения по тревожному сигналу. По классности и опыту работ все примерно равны. В тот момент я был обеспечивающим, проще говоря, сидел на веслах. Маршрут закончился, подводник вышел на поверхность. Страхующему ничего не остается, как снять амуницию и помочь освободиться от лишнего всплывшему водолазу.

В это время в паре сотен метров на воду села стая черных птиц с белыми клювами. В Туркменских водах Каспия их называют качкалдаками. В России я встречал названия лысуха и водяная курочка (курица). Я гребу в их сторону. Значительная часть стаи взлетает. Слежу за полетом. Часть стаи садится на воду. Гребу к ним. Некоторые взлетают, а несколько ныряют. Бросаю весла, жду. Через несколько минут начинают всплывать. Одна рядом со шлюпкой. Вертит головой, озирается, тяжело дышит. Я ее хватаю и скручиваю шею. Этот грех со мной уже 40 лет. Хотя на базе были макароны, может быть, была и тушенка. Мы не были при голодной смерти, но свежего мяса давно не ели. Жаркое из лысухи водолазная станция совместными усилиями съела с удовольствием.

Но убийство ради удовольствия мне кажется бессмысленной жестокостью типа гладиаторских боев, проходивших еще до Рождества Христова, когда еще не было тезиса «не убий».

Дорогие земляки россияне, дорогие братья украинцы, если вы поедете в Мексику, не водите детей на корриду. Для детской психики там возможны серьезные травмы. Тем не менее, коррида – это еще одна визитная карточка Акапулько.

Вечером мы прошлись по набережной и забрели в парк. Забрели на звук духового оркестра. Мне это приятно напомнило конец сороковых годов во Львове. Для меня, абсолютно невоенного человека, духовой оркестр на площади или в парке (на просторе) так же любим, как симфонический оркестр в хорошем концертном зале, как джаз-оркестр геологического факультета (моего родного) под управлением тогда студента Левы Фердмана, существенно позже доктора геолого-минералогических наук, профессора, заведующего кафедрой Ивано-Франковского института нефти и газа.

Ходили мы тогда, как было положено, втроем с Галей Герасимовой и со старшим геологом Виталием Полиновским, таким же, как и я, западенцем. Правда, он существенно моложе меня, он и родился на Западной Украине в ее уже советском состоянии.

Идем и никого не трогаем (это  правило советских моряков в зарубежных портах). Возле какой-то торговой не точки, а целой прекрасно оформленной площади, ограниченной стенами, крышей, потолком, широко открывающейся дверью и швейцаром возле нее, который спросил нас на непонятном (испанском) языке, не хотим ли мы зайти. Зашли. Нам предложили сесть в мягкие кресла и (на все том же, тогда абсолютно непонятном языке) спросили, что нас интересует, попутно на подносе нам девушка принесла по бокалу пива. Галя сумела произнести с русским акцентом «no servesa, mansana jus» (не пиво, яблочный сок). Сидим, пьем, а девушка, реагируя на наши кивания головами и тыкания в разные товары пальцами, приносит все то, что она поняла из наших жестов, мычаний и разных ужимок, правда, без прыжков. Виталий (он же Витя) приобрел жене платье из разноцветных вертикальных ленточек, за что несколько месяцев спустя она пилила его, но на новогодний вечер, все-таки, говорят, надела это платье. Все остались с какими-то памятными приобретениями.

В общем, впечатлений масса – и от приливо-отливной динамики, и от скалистого рельефа местности, и от прыжков скалолазов со скалы в узкую бухточку, и от города в целом, где играет духовой оркестр и ненавязчивый сервис, и курортно-туристическая гостиничная зона отнесена на некоторое расстояние (в своеобразную резервацию).

Но тем не менее, океан зовет к новым впечатлениям, новым находкам, новым свершениям.

И мы поддались его зову. Снова размеренные вахты четыре часа через восемь, снова авралы по разным причинам, то есть после «четырех» (вахты) могло быть и пять и десять авральных часов, а потом по расписанию. Вахта есть вахта. Жизнь прекрасна и удивительна, когда все в стандартном режиме. Но бывает…

Сменился с вахты, подчистил «хвосты» (всякого рода мелкие недоделки, ошибка, неточности). Пришел в каюту. Прилег, вроде, поспать. А там с позавчерашнего дня стоит открытая бутылка тропического довольствия – красного сухого вина. Там вина с полновесный стакан и еще немножко. Налил. Приступил. Оказалось ненадолго.

По громкой связи (штатных сигналов тревоги почему-то не слышал) спокойный, как всегда, голос капитана «пожарная тревога! Фактическая пожарная тревога! Повторяю: фактическая пожарная тревога! Горит помещение конденсаторов». Соображаю: это корма, правый борт.

Еще в плавании прошлого и позапрошлого годов на НИС «17 съезд профсоюзов» капитан Колбасин расписал экспедиционный состав по всем тревогам (на всякий случай). Вообще-то экспедиционный состав участвует только в тревогах по покиданию судна. Локальный пожар – дело аварийной команды. Но, поскольку я был расписан у Колбасина, сработал эффект дрессуры. Я в трусах и шлепанцах на босу ногу (жуткое нарушение всех судовых правил) вышел на верхнюю палубу, подошел к пеналу №2, вытащил асбестовое покрывало, положил на плечо и пошел к помещению конденсаторов. Подхожу, сбрасываю на палубу (дальнейшая работа с покрывалом не моя забота). Я-то с процесса послевахтенного засыпания, в полусне. Но слышу «а где еще одно покрывало?». Поворачиваюсь и иду обратно за не своим покрывалом №1. Беру, несу. Уже проснулся полностью. К месту горения подбегает помполит с пенным огнетушителем и вдруг получает сокрушительный удар, от которого падает и роняет огнетушитель. Автор удара боцман. Здоровый мужик. Помпа поднимается и что-то произносит, видимо, ругательное. Ему кто-то из моряков популярно объясняет: «ты ведь год назад ходил электромехаником, скажи, тушить мощную электроустановку пеной можно?» Вообще-то установка уже, возможно, отключена. Связь этого помещения с геофизиком-оператором не очень удачная, что придется учитывать на следующих судах этой серии. Радует, что погасили пожар, что не перегрелись конденсаторы, другими словами, сейсмические работы можно продолжать. А покраска обгоревших переборок, это пустяки, дело житейское.

В общем, работы идут практически без отклонений от графика. И это радует. Но мелкие пакости ходят, говоря флотским языком, кильватерным строем, или гуськом, а это уже по-простонародному.

Было время, когда до первого заграничного плавания надо было отработать в родной экспедиции не менее года, дабы создать о себе достаточное преставление у коллег и начальства. Ну, не обязательно в своей, а хотя бы в родственной экспедиции  единого объединения. Есть у нас молодой химик из Геленджика – Ильюша Андреев. Его задача вместе с прикомандированными сотрудницами Севморгеологии определять элементный состав проб руды. Он берет навеску, то есть выборочную пробу из измельченных до размера пудры конкреций. Для новичка в судовых условиях это довольно серьезная задача – качка, вибрация. Взял навеску, перенес в колбу, пошел к вытяжному шкафу, где она будет разлагаться в кипящей кислоте, споткнулся о комингс, уронил, разбил. Осколки собрал, взял новую навеску. Этой повезло чуть больше, правда, до анализа она тоже не дожила. Как говорят у нас на Украине, «невдалий хлопець».

Но это еще не все. Как-то он жалуется: не работает у прибора газовая линия. Давай смотреть, что не работает. А это тонкий капилляр. Раскручиваю вход и выход линии. Смотрю, из входа к датчику торчит маленький, ну очень маленький клочок фильтровальной бумаги. Что это? – спрашиваю. А я, –  говорит, – промывал и вытирал. Скрипя зубами, но не очень громко, скажем, в полголоса, спрашиваю: чему тебя на химфаке учили?

Погода свежает. Существенно. Обед с мокрыми скатертями. Для непосвященных: на мокрых скатертях тарелки стоят, как вкопанные, ну, или привинченные к столу. Правда, один недостаток у таких тарелок сохраняется. В них нельзя создавать сколько-нибудь заметных объемов еды, поскольку под зыбок содержимое стремится к свободе и растекается по и без того мокрой скатерти. Вот в такой момент в кают-компанию буквально врывается боцман и очень громко и взволнованно говорит: «надо отряд спуско-подъема послать в экспедиционный трюм, там дым идет!». Пока дверь была закрыта, я ничего особенного не ощущал. А после резкого распахивания двери и пугающего доклада принюхался. «Стоять, – говорю, – это не пожар; это что-то произошло с емкостью с азотной кислотой». А в трюме есть много чего: кислоты, органические растворители (бензол, толуол), если все это смещать, то нет проблем для получения (точнее, самопроизвольного образования) какой-нибудь взрывчатки, да и в чистом виде бензол взрывоопасен.

 

– Дай мне штаны от гидрокомбинезона, противогаз, страховочный пояс, фал, пожарный ствол и фонарь. На два трапа выше встань на страховку. Категорически не щелкать выключателями.

Снарядился и пошел вниз. Действительно,сорвалась со стеллажа какая-то железка, разбила емкость с азотной кислотой. Бурый газ был принят за дым. Все остальные кислоты и растворители целы. Взрыва точно не будет. Но 40 литров азотной кислоты для трюма – это немножко много. Сбиваю пары водой из пожарного шланга, снимаю противогаз и поднимаюсь наверх. Теперь воду из трюма надо откачать (откатать), но это уже без меня. Иду доедать борщ, если в тарелке что-то осталось, или добрая душа-буфетчица даст добавку.

И снова работаем. На последний аврал у меня ушло минут сорок.

А теперь мы направляемся в сторону Мансанильо. Там все размереннее, чем в Акапулько, нет скал, с которых профессиональные спортсмены прыгают в воду, нет корриды с убийством невинных быков, зато есть уютные ресторанчики на набережной, есть два пляжа –  «черный», со стороны открытого океана с черным вулканогенным песком, и «белый», в бухте с коралловым песком.

Пришли, ошвартовались, получаем более дешевое, чем в Акапулько, снабжение. Грузимся. Выскакиваем в увольнения, преимущественно по припортовым и набережным забегаловкам. Но все это традиционно и не особенно интересно.

Интереснее другое. На краю акватории порта – небольшая бухточка. Там обитает довольно крупная белая цапля. Эта цапля очень любознательна. Она время от времени залетала к нам на судно. Геофизик-оператор Валера Мукин взял то ли из чьего-то улова, то ли из провизионки пару мелких рыбешек, кинул их перед цаплей на палубу. Цапля в полном соответствии со своим названием последовательно сцапала их и смотрит на Валеру, наклонив голову на бок. Принес, кинул еще. Тот же эффект. Тот же, но не совсем. Как всякая водоплавающая летающая птица цапля мгновенно трансформировала рыбок в нечто полужидкое, скажем, в шлак, и вывела его наружу. На палубе серо-белое пятно. Быстренько скатили, чтобы не травмировать нежные души боцмана и старпома. Много народа приняло участие в судьбе этой тварьки. Сообразили для нее ванну размером примерно полтора на полтора метра (поддон, в который ставится пробоотборник при разборке пробы), налили в нее забортной воды. Пусть купается.

К ночи дали прощальный гудок и пошли дальше. Работать. Смотрим, а цапля никуда не делась. Пошла с нами.

Утром Валера Мукин выходит на палубу. Цапля подходит к нему и дергает за шорты: «дай рыбки, кушать хочется».

Так эта божья тварь прожила с нами около месяца, относясь к Валере как к маме-кормилице. Только когда мы ушли из теплых стран и подошли вплотную к Сангарскому проливу между японскими островами Хонсю и Хокайдо, при встрече с нашим геофизическим судном «Профессор Федынский» цапля сделала круг почета и перелетала на него. «Федынский» шел в сторону Мексики.

Но до этого было еще одно небольшое происшествие.

Ближе к концу своей «собачьей» вахты (с 04 до 08 часов) захожу в помещение сушки проб поставить на сушку очередную партию. Переборки, подволок и палуба выкрашены «зеленью», а находятся там сушильные шкафы ШСС, в которых пробы сушатся, доводятся до постоянного веса. Вообще-то «постоянный вес» – это термин химических технологий, когда весы стоят неподвижно относительно окружения. На судне, которое всегда в движении (качка, вибрация), мы говорим и пишем «постоянная масса», которая определяется в сравнении с калиброванными гирями на равноплечных весах.

Так вот, это зеленое помещение от подволока до палубы абсолютно  «серебряное» – белое с металлическим блеском! Это очень нетипичная авария, связанная, по-видимому, с каким-то резким скачком напряжения, при  котором контактные термометры отказали, температура поднялась выше критической, термометры лопнули, и вся ртуть из восьми термометров испарилась. Я сам с трудом представляю себе этот процесс, но факт блестящего белого металла на всех поверхностях перепутать с чем-то я физически не мог. Я сразу отключил вентиляцию в помещении сушки проб, громко закричал своей напарнице по вахте Гале: «сливай из проявочной машины закрепитель в ведро, неси мне ведро и две тряпки!».  Одной тряпкой я повязал себе рот и нос. Другой стал мыть сначала подволок (он стал быстро зеленеть). Кляксы и потеки на переборках тоже стали приобретать привычный зеленый цвет. Минут за 20–30 я полностью закончил «озеленение». Еще пара ведер воды понадобилась для окончательного смыва.

Когда мы пришли в порт Находки, на всякий случай пригласили службу демеркуризации. Эта служба следов ртути не нашла ни в помещении, ни в вентиляционном коробе. Меня это порадовало. Не бывает ненужных знаний! Надо знать, что тиосульфат (закрепитель в фотохимическом процессе) отменяет возможность отравления ртутью, переводя ее в водорастворимую форму. В этой форме ее не следует пить, но она безопасна для дыхательных путей.

Вот и заканчивается мой очередной поход «за добычею и славой». Еще немного. Мы на подходе к Сангарскому проливу. На свежем воздухе существенно холодает да плюс вполне заметный (свежий) ветер. Наша цапля, если жива, идет на «Федынском» встречным  галсом на юг, вернее, юго-восток. Нам же от пролива – на северо-запад.

В проливе, по предложению старпома, мы вышли на «учебно-тренировочное» обкалывание льда, мгновенно намерзающего на всех открытых поверхностях. Серьезное обледенение нам, видимо, не грозит, к оверкилю (перевороту судна) оно, пожалуй, не приведет, но готовность к очередной неприятности должна быть. Колем лед. Нам по холодному штормовому морю идти еще не менее суток.

Находка, причал. Встречающие. Из них мне знакомы только наши бывшие сотрудники, нынешний начальник ЮТГРЭ Дубов и старший геолог Татьяна Никоноренкова.

Но я не обижен вниманием. Тут и первый секретарь горкома (или обкома?), и профессор Дальневосточного университета Эмиль Львович Школьник со своими студентами (с ним мы почти подружились, кое-что вместе делали, как-то он пригласил меня к соавторству в его монографии).

 

Мои молодые «находчивые» коллеги (живущие в Находке и работающие в ЮТГРЭ) поводили меня по Находке, показали город. Пару раз мы встречались с милицейскими патрулями, которые требовали предъявлять им документы. Тогда это было обязательно (граница, порт). В Новороссийске ничего такого небыло. Но мой паспорт моряка с пропиской по судну, приписанному к Находке, открывал  мне право свернуть за очередной угол.  Так было в порту Находка в декабре 1984 года. Все наши геленджичане начали подниматься, кто на крыло, кто на ступеньки спальных вагонов для замыкания кругосветного путешествия. Мне же, почему-то, предстоит задержаться на судне на рейде Находки по целому ряду причин. Задержаться должен кто-то, кто способен сдать полевые материалы по всем видам выполненных работ и составить отчет о предварительных результатах работ.

В партии есть официально назначенный начальник. Он член КПСС, что определяет возможность руководства работами в загранплавании, но не геолог, что затрудняет возможность отвечать на вопросы членов комиссии.

И вот я днем еду в контору, а к вечеру возвращаюсь на судно ужинать чем Бог послал и спать до следующего утра. Из участников плавания на судне через трое суток остались мы вдвоем с капитаном. Судно стоит на якорной стоянке. На работу и домой приходится добираться рейдовым катером. Камбуз не работает. Стояночная вахта возит с собой «тормозки».

Возле причала рейдовых катеров маленькая лавочка. В ней продаются громадные варёно-мороженные ноги крабов, иногда хлеб и всегда водка. Это единственное место в городе, где водка продается людям во флотской форме. В остальных местах людям «в спецодежде» водку не продают.

Долго ли, коротко ли, полевые материалы сдал. Можно завершать кругосветное путешествие.  Билет на самолет до Москвы главный геолог ЮТГРЭ Мечетин через свою жену мне достал. В Москве пришлось кассирше дать «презент» (банку мексиканского растворимого кофе, что определило возможность моей дальнейшей транспортировки). И вот я, как рождественский гусь, появляюсь дома в канун Нового 1985 года.

 

Три следующих года я провел на камеральных работах в Находке и Геленджике. Используя флотскую терминологию, «на биче», грустя о море. Там тоже было много интересного, но вряд ли всё прожитое в это время может заинтересовать широкого читателя.

---

Иллюстрировано картинами В.В. Круглякова по мотивам кругосветки.

Читать "Моя первая кругосветка"

Ознакомиться с некоторыми научными концепциями и  посмотреть некоторые картины автора можно на страничке http://ukhtoma.ru/kruglyakov.htm.