М.Т. Мазуренко © 2012

Утраченная Колхида

© OCR – М.Т. Мазуренко, 2012. Воспроизводится по тексту: Мазуренко М.Т. Утраченная Колхида. – М., 2012. – 448 с.

Глава 1. 1878 -1921. Эпоха раннего освоения Колхиды. Под патронатом Русской империи || Глава 2. 1921-1946. Советизация Грузии. Коллективизация. Отечественная война || Глава 3. 1947-1954. Отрочество и юность || Глава 4. 1954-1960. Мои университеты || Глава 5. 1960-1984. На Зеленый мыс наездами || Глава 6. 1984–1988. Снова на Родине || Глава 7. 1989-1991. Одна на Родине || Глава 8. 1992-1993. Лето с Андреем. Шторм || Глава 9. 1994–2004. Последние приезды

Глава 7. 1989-1991. Одна на Родине

Я так любила Зеленый мыс, что сама мысль о разлуке с ним мне претила.

В Москве заболел раком отец Андрея, мой свекор Павел Александрович. Сделали операцию. Казалось, все успокоилось. Сердце у него было крепким, это вселяло надежду. И все-таки я решила переезжать в Москву. Обидно! И суд проиграла, и строить мне не дают. Олег вместе с Сашкой отвоевали у меня кусок площадки.

В Москве зимой я прошла по конкурсу в Тимирязевскую сельскохозяйственную академию на место директора малюсенького ботанического сада при кафедре ботаники. Договорилась о том, что ко мне на Зеленый мыс приедут помогать с отправкой контейнера два сотрудника кафедры. Дело оставалось за утверждением на ученом совете. Я планировала отъезд на конец апреля.

Приехав на Зеленый мыс в феврале, я первым делом увидела поваленное дерево веймутовой сосны, посаженной еще моим прадедом. Она стояла рядом с домом Олега. Срубил он и большой, примыкавший к его дому граб. ххх

Дом отдыха «Магнолия» не работает, он заполнен армянами, пострадавшими во время Спитакского землетрясения в декабре прошлого года. Живут они и в пансионате «Махинджаури» и на Зеленомысской турбазе. Аслан Абашидзе – первый секретарь коммунистической партии – оказал им гостеприимство.

Националистические настроения резко обострились. За утренним кофе только и разговоров об этом. В одном из толстых журналов опубликован рассказ Виктора Астафьева «Ловля форели по-грузински». Этот журнал в Аджарии нарасхват. Рассказывают, что его читали, возмущались даже в Хуло! Мне с трудом его одолжили на один день.

По пятницам на центральном телевидении идет передача в прямом эфире под названием «Взгляд». Она пользуется популярностью. На этой передаче грузины выразили свой протест писателю. Требуют публичного извинения. Рассказ, по моему мнению, искренний. В нем Астафьев осуждает чванство. Его возмущает то, что женщины не садятся за стол вместе с мужчинами. Ничего особенного, на мой взгляд. Астафьев не знает и не понимает кавказских традиций. Но этот рассказ задел грузинскую гордость. Идут разговоры о том, что русские плохие, хотят их унизить. В нашем отделе больше всех распаляются Гульнара и Нази. В Тбилиси у университета собираются демонстрации.

Март на Зеленом мысу полон очарования. Начинается весна.

«Морские» облака начинают наплывать на сушу, закрывая собой прибрежные холмы. Эти облака негустые: зелень и белые цветущие сады просматриваются сквозь их легкую дымку. Днем туман рассеивается.

Андрей с Павлом уехали в Талыш. Я давно мечтала там побывать. Но предпочла попрощаться с Зеленым мысом, собрать вещи. С каждым днем долгое прощанье становилось все невыносимее. Слезы наворачивались на глаза, когда я вечерами сидела под буком и прощалась со всем, что мне так дорого. Глодало меня и чувство полного поражения. Приехали молодые сотрудники кафедры ботаники из Тимирязевской академии в командировку. Казалось бы, они должны что-то знать о моем переводе. Но они молчат. Нужно организовывать контейнер, а я в неведении. Вызова нет! Добрейший Нури Мамедович требовал от меня конкретного решения.

Расцвели розы. Покрылась зеленью винограда беседка. Его цветы, мелкие и ароматные, дождем падали на голову. В небе вились ласточки. И я решила остаться. Безумный поступок! Зов родины, который я не смогла преодолеть. Продлила свое непростое существование на Зеленом мысу еще почти на пять лет.

9 апреля. Трагедия в Тбилиси

Грузия требовала самоопределения. 9 апреля молодежь собралась на демонстрацию перед зданием правительства. Не расходились и ночью. Произносились лозунги против Советского Союза и России. Навести порядок не удалось. Кто-то дал команду стрелять в демонстрантов. Пролилась кровь. Было убито 9 человек. В город ввели войска. Потом долго и лживо выясняли ситуацию. Ставился вопрос ребром и на партийном съезде депутатов, который проходил через месяц в Москве. Выясняли, кто дал команду стрелять в мирную демонстрацию. Так и заболтали. Распространялись слухи о том, что русский солдат с автоматом бежал по всему проспекту Руставели за бабушкой и, настигнув ее, убил. По слухам, грузины задирали солдат, плевали им в лицо и требовали убраться с их родной земли. А солдаты на службе, с оружием.

Был объявлен всесоюзный траур. Андрей с Павлом ехали через Тбилиси 11 апреля, видели танки.

12 апреля я встречала в Махинджаури поезд, на котором они приехали. В саду было так прекрасно, как бывает в мае. Андрей одобрил мое решение остаться на Зеленом мысу.

Катастрофа в Цаблане

Одновременно с событиями в Тбилиси случилась экологическая катастрофа в Аджарии. В селе Цаблана, расположенном на склоне крутой горы в долине реки Чирухи, обвалилась половина горы и погребла под собой 50 домов с людьми. Было много жертв. В момент обвала по дороге под горой ехал автобус. И его завалило обвалом. Все произошло мгновенно.

На второй день мы с Вано поехали на место катастрофы. От Шуахеви повернули в сторону Шавшетского хребта вверх по речке Чирухи, притоку Аджарисцкали. Гора, под которой была погребена деревня, зияла скалами оставшейся половины. В завале работали люди, пытались откопать исчезнувшие дома. После обвала образовалась плотина. Но ко времени нашего приезда ее прорвало. Течение горной реки постепенно уносило землю.

Объявлен всесоюзный траур. Трагедия, подобная цабланской, могла произойти в любом месте горной Аджарии. Подвела гигантомания. Огромные однообразные квадраты домов над обрывами всюду стоят, словно висят, на крутых склонах. Часто видишь блестящие на солнце огромные крыши-зонты. Иногда они искорежены под навалами снега.

В июне, когда проходил знаменитый съезд депутатов, и выступления делегатов воспринимались как выступления артистов, я оказалась в Москве. Город опустел.

Моя подруга Рита Назарова – преподаватель университета во Владивостоке– просила оказать помощь. На практику в Батумский ботанический сад ехали несколько студенток с руководительницей. В Москве они были проездом, и я хотела показать им панораму Москвы. Но по Москве-реке речные трамваи не ходили. Город замер. Все прилепились к экранам телевизоров, слушали выступления. Я решила показать ботанический сад на проспекте Мира, Аптекарский огород. А студентам хотелось на Арбат.

Наконец, девушки улетели в Батуми, а я из Москвы поехала в командировку в Ригу. Я волновалась: как устроятся на Зеленом мысу красивые девушки, не сталкивавшиеся с нравами местных молодых людей?

Прилетев домой, была приятно удивлена. Оказалось, девочек устроили в общежитии чайного техникума, которое курировала Нана Александровна Чиракадзе. Она мне рассказала о том, что руководительница студенток живет не со студентками, а отдельно в гостинице ботанического сада, то есть на даче Баратова под присмотром Вано Мамунидзе. Меня удивило легкомысленное отношение руководительницы к своим подопечным. Но Нана меня успокоила: студенты опекают девушек, защищают их от посторонних посягателей и вечерами устраивают танцы. Никаких неприятностей не было. Я была очень обрадована. Единственный случай в истории!

Ведь все годы, которые я прожила на Зеленом мысу после возвращения из Магадана, меня удивляло полное отсутствие контакта ботанического сада с чайным техникумом. Это учебное заведение было создано для того, чтобы усваивать опыт ботанического сада. В свою очередь студенты могли бы проходить практику в ботаническом саду. Ежедневно я видела целую армию студентов, но я ни разу не увидела студентов на занятиях в ботаническом саду. Ни разу! А рабочих рук у нас не хватало.

Эти два учреждения, казалось, созданные друг для друга, совершенно не общались. Только по-соседски, на бытовом уровне встречались, дружили, разговаривали, слетничали. Я иногда на эту тему разговаривала с Наной Чиракадзе. Но она была в этом отношении безинициативной. Вполне возможно, боялась начальства. У нее изъян. Она на государственной территории держит хозяйство. Могут придраться. А в спокойном месте, каким был чайтехникум, все по старинке идет в заведенном порядке.

Я люблю свой сад, люблю ухаживать за растениями. Там забываю о том, что дом требует ремонта, работаю с удовольствием. Андрей сердится, говорит: «ребенок заигрывается, а ты – зарабатываешься».

Середина лета. Гостей нет. Решила делать ремонт.

Мне изредка помогает Зураб Чхаидзе – сотрудник ботанического сада. Он живет через овраг от моего дома, в доме учителя чайтехникума. Зураб кажется честным малым. Родом он из села Дологани. Жена его Лиля – абхазка, преподает русский язык в чайтехникуме. Позже оказалось, что Зураб и Лиля очень хотели купить мою землю. Я ведь собиралась уехать.

Травма ноги

Стол, на котором я стояла с кистью, покачнулся. Я упала на раскрытую дверцу печки.

На правой ноге – большая рваная рана. На счастье, в соседней комнате был Зураб Чхаидзе. Помогал мне с ремонтом. Он побежал к Олегу. Поехали в больницу на БНЗ. Странного вида хирург, больше похожий на толстого мясника, небрежно зашивая рану, с пристрастием расспрашивал Олега, каким образом я поранилась. Тот быстро от меня отмежевался. Мол, ничего не знает, только доставил в больницу.

Дома я лежала одна в пустой комнате. Мебель во время ремонта вынесли. На улице бегали маленькие, только что вылупившиеся цыплята. Ночью они пропали.

Через два дня прилетели Андрей с Павлом. Оля с девочками на это лето улетела из Мурманска на родину зятя – в Плотниково Кемеровской области.

В течение лета на ноге прогрессировал некроз. Через каждые два дня мне вырезали кусок отмершей ткани. Только в сентябре нога зажила, хотя остался большой шрам.

Олег мне оказал услугу и решил этим воспользоваться.

На моей террасе появилась молодая, самоуверенная прокурор из Батуми. Театрально, громко, словно декламировала на сцене, говорила о том, что в нашей семье никогда не было ссор, что нужно дать согласие на то, чтобы самострой Олега утвердили. Для этого я должна отказаться от всего, о чем раньше писала. Написать просьбу об утверждении его дома в Сельсовет и прокуратуру Аджарии. Я на это отвечала, что и мне должны утвердить одновременно разрешение на строительство дома.

На террасе, где происходил разговор с женщиной-прокурором, стояла большая батарея сеток с гербарием. Андрей с Павлом привозили сборы, я их досушивала. Олег, глядя на сетки, с презрением заявил, что Андрей занимается никчемным делом, постоянно собирает гербарий. Ему это было не понять. Разъяснений он не хотел слушать и не понимал нашей работы. И когда он прочел мою заметку «Они пришли с Красновым, а не с Язоном», высокомерно высказался по этому поводу. А я писала о том, что в наши края вместе с культурными растениями поселились и многочисленные незваные пришельцы с востока. Потому что этот край по своему климату очень похож на японский, о чем писал основатель сада Краснов. И его мнение подтвердилось. Нас окружают восточноазиатские растения. А средиземноморская флора, греческая, здесь не приживается.

Лето было жарким. Я лежала в беседке, обвитой виноградом и киви, положив на большую подушку раненую ногу, наблюдала перебежки черной крысы по проволокам беседки. Это особый вид крыс, которые умеют лазать по деревьям.

Андрей с Павлом ездили в горы. Пользовались знакомствами с горцами, которые устроились работать на побережье, гостеприимством их родственников, живущих в горной Аджарии. Пограничный контроль ослабился. Теперь можно было подниматься на ранее недоступный Шавшетский хребет, граничащий с Турцией. Новые сборы приносили обильный урожай.

Маленький хитроватый Нодари недавно внедрился в ботанический сад. В бамбуковой роще построил хибарку. Вроде как сторожит. Надеется вскоре перевезти туда всю семью. Подружился с Андреем, звал в горы. К нему в его родное горное село Чвана поехали Андрей с Павлом. Там Нодари показал им большой деревянный дом, предназначенный на продажу. Андрей, приехав, вспоминал этот дом с восторгом. Там хватит места на всех – и нам, и Саше! Его можно разделить на две части. Дом деревянный, двухэтажный и есть маленькая надстройка для разборки гербария.

Я устала от тяжбы. Так хотелось спокойной жизни! Стала склоняться к такому решению. Но нужно посмотреть на этот дом, получить разрешение, договориться с Сашей.

Неожиданно приехали Тамара с Ирой. Выглядело это картинно. Входят в комнату, где я лежу и преподносят три гвоздики и маленькую коробочку. Подарок. Гвоздики довольно неуместны, потому что мы живем в цветочном раю. Тамара боялась, что я могу ее не принять. Почему? Мне это странно, так как они всегда приезжали сюда как в родной дом. Расточаются улыбки, из тонких губ льются льстивые речи.

Мне необходимо огородить участок с посадками чая, взятый в аренду. Теперь Гурама с коровой я там не вижу. Я купила сетку, столбы.

Кроме Тамары, приехал на отдых из Сибири друг моего зятя Горчуков с двумя дочками-старшеклассницами. Он вместе с Павлом огородил участок с чаем, где год назад бесчинствовал Гурам.

Образовался, как это часто бывало в нашем доме летом, маленький коллектив. Но контакта у Тамары с семьей Горчукова не получается. Она придирается к горчуковским девочкам. Те помалкивают.

О жизни тетки и Олега я почти ничего не знала. Приезд Тамары с Ирочкой все изменил: они постоянно бегают к тетке за лекарствами, и я то и дело слышу восторженные отзывы о шикарном доме Олега, о его богатстве и о его второй жене Наташе.

Наташа работает в морском порту картографом. Тетка Майя пестует маленьких девочек. Я слышу из дома Олега песенку, которую мне в детстве пела бабушка Мадлен. Теперь ее поет тетка: «Как-то летом на лужайке господин учитель жук основал для насекомых школу чтенья и наук». Приятное воспоминание!

Идея поставить совместный дом Тамаре очень понравилась. Мы с ней договорились о покупке дома в Чване у Дарчидзе, так зовут хозяина дома.

Все было на доверии. А довеять этой «черной» женщине было нельзя.

Тамаре очень хочется выдать Ирочку замуж. И жених вроде бы есть. Это наш сосед Тамазик Чиракадзе. Ирочка сильно переспела. Когда она была студенткой и гостила у моей мамы, Тамазик был в нее влюблен. Мама с теткой умилялись. Но это было давно. Тамазик часто к нам заглядывает. Он и раньше любил заходить к маме, поговорить о литературе. Он погуливает в доме отдыха четвертого управления и вполне доволен своей жизнью в свои тридцать лет. Чем не жених! Когда он к нам приходит, Тамара млеет, умиляется и надеется. Но как только мать уехала и оставила Ирочку показывать свои прелести молодым мужчинам, один из них позвал ее в Батуми любоваться вечерними огнями. Ирочка поехала, одновременно назначив свидание Тамазику. Спустился вечер. Тамазик пришел с бутылкой, напрасно ждал. Потом до отъезда Ирочки мы его больше не видели.

Воровство невесты

У Циалы Цхоидзе, моей сотрудницы, двое детей: девочка и мальчик, погодки. Дети получают образование в Ленинграде в строительном институте. Там учится несколько грузинов, у них что-то вроде землячества. Среди них есть мингрел. Дочка Циалы, Дали, окончив институт, приехала домой.

Через несколько дней Циала пришла на работу растерянная, в отчаянии. Мингрел украл ее дочку. В большом доме, где мы работаем, живет сестра Циалы Мирца и мы узнаем от нее подробности этого, широко распространенного в Грузии воровства.

В Батуми на машине приехала тетка умыкателя из Гали, откуда родом мингрел. Молодые договорились заранее. Дали села в машину к тетке, уехала на родину жениха. Сообщили матери. Циала в тот же час, подозревая о поступке непослушной дочери, поехала вслед, в Гали. Ночью, как она рассказывала, ее встретили родственники с почетом. Успокоили. Девочка находится у тетки. Утром мать встретилась с дочкой и прилюдно ее спросила: добровольно ее желание остаться здесь или недобровольно? Дали ответила, что совершила такой шаг добровольно. Циале и Гураму пришлось смириться.

За очередным десертом шли разговоры о том, что красивая Дали должна была выйти замуж не за мингрела, а за гурийца, своего. Но семья достойная, богатая. Будет свадьба. Сначала в Гали. Затем ответный жест в гурийском селе. Свадьбу справили через два месяца. Циала привезла фотографии. Невеста очень хороша, в красивом платье. По словам Циалы жених, маленький и неказистый. Однако на фотографии выглядел вполне достойным петушком. Свадьба была богатой. В огромном зале, украшенном гирляндами, шарами, цветами сидело более 400 человек. Циалу с Гурамом и родственниками снабдили на обратную дорогу угощением. В дорогу дали и большую голову быка, особо приготовленную.

В дальнейшие годы зять стал абхазским беженцем. В Гали были бои. Он живет в Батуми, в квартире Гурама и Циалы.

Сын Циалы долго не женился. Потом случилась беда. Он во время работы попал под ток и погиб.

Летом политические страсти в Абхазии накалились до предела. Абхазы считают себя независимым государством под патронатом России. Говорят очень чисто по-русски без акцента. А грузины говорят всегда с сильным акцентом. Даже русские, которые долго живут в Тбилиси, имеют характерный акцент.

У нас на работе во время застолий, утреннего кофе обязательно поднимаются споры об Абхазии. Подчеркивается, что абхазов уже почти не осталось, их всего 17%. Кто подсчитывал? А остальные – мингрелы. Такую точку зрения разделяют все сотрудники нашего отдела. Маша и Галина Алексеевна молчат. Я изредка высказываюсь. Это еще сильнее накаляет страсти.

Рассказывают, что в Сухумском университете хотели открыть грузинское отделение, а абхазы противились. На большой площади перед кинотеатром сошлись друг против друга 300 человек. Произошло кровопролитие.

Я эту площадь хорошо знаю. В Сухуми все близко. В этом кинотеатре два года назад, ожидая экспедицию из Москвы, мы с Сережей Язвенко смотрели французскую кинокомедию. Было очень душно. Когда мы вышли на площадь, солнце так раскалило асфальт, что он плавился под ногами, оставляя следы от подошв.

Смерть Нури

Осень. Всего год прошел с тех пор, как мы с Нури Мемедовичем после ботанического съезда летели из Алма-Аты в Батуми. Он мне говорил, что уже был два раза в Алма-Ате и больше туда не поедет.

Да, больше он там не будет. Инфаркт. Нури умер. Его хоронят по магометанскому обычаю на его родине в Гонио, за Батумом. Приехали почтить память сотрудники ботанических садов, коллеги из Тбилиси, Сухуми. Народ толпится около стен Гонийской крепости, недалеко от большого дома Нури. Панихида. Произносятся речи, вспоминают его – тихого, спокойного и доброго. Я стою рядом с Сергеем Бебия и Таней Гуланян – научными сотрудниками Сухумского ботанического сада. Они приехали на похороны на микроавтобусе и спешат обратно. В Сухуми объявлен комендантский час. Нужно успеть доехать до темноты. Я не устаю удивляться небольшим расстояниям на Кавказе. Коллеги меня быстро подвезли до Чаквинского перевала. По дороге домой, спускаясь вниз мимо богатых домов Боквадзе, я вспоминала, как увидела Нури впервые. Молодого, но уже полнеющего. В 1960 году, когда я кончала институт и за мной ухаживал Андрей, в командировку приехала красивая девушка, аспирантка из Чехословакии. Белокурая, с высокой грудью. Нури в нее влюбился. Приглашал в рестораны, ухаживал. Но вскоре женился на Мери. Очень богатый, он был завидным женихом.

Много доброго мне сделал этот тихий человек. Не был злопамятным, не отказывал мне в поездках в Москву к семье, в командировки. Мир его праху!

Осенью я съездила в Чвану, посмотрела деревянный дом, который мы собирались купить. Дом большой, красивый. Его вполне можно разделить на две части. У каждого будет автономный вход. И я дала Дарчидзе, хозяину дома, задаток для покупки дома. Казалось, все было налажено. Оставалось Тамаре с Сашей поехать и посмотреть на дом. Но в последний момент Тамара отказалась покупать. Задаток пропал! Нельзя было верить Тамаре.

Октябрь. Осень только-только вступает в права. Много цветущих растений. Это время сбора винограда. Виноград вьется по высоким деревьям. Основной сорт – «Изабелла». Сборщики забираются на деревья. Срывают кисти винограда и наполняют корзины, заостренные в нижней части. На длинных веревках опускают полную корзину, которая своей тяжестью пробивает толщу веток и упирается в землю под деревом. После того как корзина освобождается, сборщик снова подтягивает ее на дерево. Вокруг красивых темно-синих кистей вьются пчелы. Виноград идет на изготовление сока, винограда. Варят пеламуш: кашу из кукурузной муки на молодом вине маджари. По утрам сотрудницы приносят вместе с фруктами и виноградом и это лакомство.

Среди осеннего изобилия в тихой прохладе на старых пнях неожиданно выскакивают опята. Их всегда много. В это время любители грибов начинают поиск. Ходят с палками, разгребая опавшие листья в заветных местах.

Ходят и на карелинское кладбище. Там заросли, большая роща старых магнолий. Пеньки.

Катя. Похороны зятя

Обычно карелинское кладбище пустынно. Только Гурам или Натела выпасают тут свою мелкую коровенку.

Но весной, на пасху, на кладбище оживление. Приходят родственники. На мамину могилу иду и я. Соседи убирают могилы, разговляются, обмениваются новостями. Тепло. Цветут розы.

Разбогатевший врач Зинковский похоронил здесь своего отца. Оформил могилу по всем правилам батумской «моды»: на доске из черного мрамора выбит портрет. Квадратная площадка под памятником посыпана пестрой каменной крошкой.

Приходят родственники и тех, кто после войны приехал с Кубани, с хутора Чернышова. Это несколько семей, в том числе Катя Звягина. Катя работает главным бухгалтером в ботаническом саду. Вместе с Катей на могилы приходит ее красивая дочь и любимый зять-грузин, с которым Катя особенно дружна. Редкий случай. Младшая дочь Кати толстая и непутевая.

Катя с зятем говорят по-грузински. Приготовлено много грузинских поминальных вкусных блюд, вино. Пришла соседка Настя, сотрудница столовой техникума, их землячка. Настя ходит сюда часто. Летом, когда высокая трава скрывает могилы, она пропалывает, очищает, ухаживает за цветами.

Карелинское кладбище продолжает быть русским. Грузинское – в городе, то есть в Батуми на Сауксу.

В начале октября я сижу в своей беседке, обвитой киви. Вокруг висят многочисленные мохнатые плоды. Катя с зятем возвращаются с кладбища. Они там искали грибы. Зашли ко мне по-соседски. Зять восхищается киви, хочет вырастить в Батуми. Он только что получил с великими трудами однокомнатную квартиру в новом доме в самом центре Батуми.

Через два дня неожиданно узнаю – зять, молодой сорокалетний мужчина, умер от инфаркта. Катя хочет похоронить его среди своей родни на карелинском кладбище. Мать-гурийка требует, чтобы сын был похоронен в родном селе в Гурии, в Озургетском районе. Но Катя уперлась. Два брата покойного просят меня показать кладбище. Оно, конечно, им не нравится.

Теплый тихий день. На кладбище тянется большая процессия. Хоронят зятя. Я вижу Катю, всю в черном. Она стоит на верхних ступеньках, возвышаясь над толпой. Театрально говорит по-грузински о том, что зять для нее более чем родной, он ей близкий человек.

Прошло три дня. После долгих тихих и теплых дней разразилась непогода. Ливень без перерыва стучал по крыше день и ночь. Днем ко мне на веранду зашла совершенно мокрая Катя. Спросила, не слышали ли мы ночью, проезжал ли кто мимо. Проезжая дорога идет прямо под нашей верандой. Гремел гром. Мы ничего не слышали. Оказалось, в середине ночи братья раскопали могилу и увезли гроб в Гурию!

Представляю. Темно. Хоть глаз выколи. Гроза, ливень. Несут по узким дорожкам гроб. Грузят на машину…

Следующей весной снова светило солнце, снова поминали покойников. Катя говорила, что считает – ее зять лежит здесь, на Карелинском кладбище.

Не прошло и месяца, как Катя заболела. У нее рак легких в тяжелой форме. Сотрудники бухгалтерии собирают листья фиалки – известное народное отхаркивающее средство. Катя знала, что умирает. Ее больше всего заботил ремонт квартиры. Ведь вокруг гроба будут проходить люди всего поселка БНЗ, ботанического сада. Она жила в новой квадратной пятиэтажке рядом с моей школой в БНЗ. Поселок сильно разросся за железной дорогой.

В августе ее не стало. У меня расцвел огромный красный цветок. Хедихиум. С этим красным султаном я пошла отдать Кате последний долг. После того как я прошла вокруг закрытого гроба, посидела с родственниками, Петя, муж Кати, пошел меня провожать. Рассказал с обидой. Катя просила свою крестную – мою тетку Майю, прийти к ней. Тетка обещала, как только приедет сын. Долго ждал Петя под дубом на майдане, недалеко от дома Олега. Заглядывал в окна. Тетка не выходила. Не дождавшись, уехал к себе на БНЗ.

В Москву я улетала в конце декабря. Билеты доставала с большим трудом. На посадке была такая давка, что у меня в руках большая сумка осталась в ногах. Но в очереди ее передали по головам. В Москве я вошла в дом всего за два часа до Нового года.

В течение всего года меня мучили мысли о том, что я поступила опрометчиво, необдуманно, оставшись на Зеленом мысу. И сейчас мне кажется это странным. Но я не могла оторваться от этого места. Часто говорила Андрею, что меня нужно связать, как в свое время сделали попутчики Одиссея у острова сирен. Завязать глаза и увезти. На эти сентенции Андрей отвечал, что я в любое время могу сесть на поезд и приехать в Москву.

И сегодня что-то неприятное, неудовлетворенное гложет меня. Иногда думаю, что неспроста я упала на печку и поранила ногу.

Вано директор

Всю зиму я провела в Москве. У моего свекра, которого я звала отцом, начались метастазы. Основной уход за очень дорогим мне человеком выпал на меня. Наша дочка с маленькими девочками осталась в Москве. Шли долгие переговоры о переезде зятя из Мурманска в Москву. Мы предлагали ему за наш счет купить машину. Но он не собирался переезжать. Начинал пить. К тому времени в Мурманске у него уже была новая семья. Он скрывал это и обещал приехать со дня на день. Оля искала работу. Мы помогали, водили девочек в ясли и детский сад. Забот хватало. Все это надолго отвлекло меня от Зеленого мыса. Жизнь семьи требовала внимания. Но я себя успокаивала: в любой момент можно было улететь и через два часа быть в Батуми. Так мы и поступали. Казалось, ничто не нарушит этого ритма жизни.

На Зеленый мыс я попала всего на несколько дней в начале марта. В саду неожиданно праздновали женский день. Ранее никогда торжеств по этому поводу не было. Советские праздники всегда носили формальный характер: зачитают из газеты избитые фразы о равенстве женщин и быстро разбегаются по домам. Года три назад Вано должен был отвезти в Тбилиси, в академию наук Грузии какой-то важный для него материал. Приказал сотрудницам отдела – мне, Циале, Галине Алексеевне – 8 марта работать. Мы весь день в его кабинете проверяли текст. И намека на праздник не было. Саша мой брат, подвозивший меня на работу, тогда возмущался.

В Магадане, в нашем институте биологических проблем Севера, вслед за массовым праздником дня защитников отечества, то есть мужским днем, который отмечался застольями в лабораториях, не менее весело отмечали и женский день. Женщинам обязательно дарили цветы. Под восьмое марта и Москва была завалена цветами. В руках женщин охапки букетов.

В саду много молодых девушек, парней. Им хочется праздника. В большом и очень холодном зале библиотеки, которым давно никто не пользуется, накрыли столы. Эмзари сделал красивые композиции из весенних цветов. Он талантливый оранжировщик. Пели песни. Танцевали. Праздник удался!

Через два дня пришла телеграмма: отцу стало хуже. Я в тот же день улетела в Москву. Через две недели моего свекра не стало. И это горе опять надолго задержало меня в Москве.

Начинался курортный сезон. С авиабилетами в Батуми по-прежнему было плохо. Поэтому я, Андрей и наш сын Павел решили сначала на аэробусе прилететь в Абхазию и там поработать, а потом ехать в Батуми.

В Сухуми нас устроили как почетных гостей – в домике на территории ботанического сада. Крики обезьян раздавались в чернильной темноте теплой ночи. Обезьяний питомник совсем близко – на горе над ботаническим садом.

За территорией сада несколько одноэтажных домиков. Тепло. Двери открыты. Вечерами у телевизора собираются соседи, переживают за судьбу Ельцина, которого поддерживает народ. И тут, в Сухуми, как и во всей стране, болеют за Ельцина, называют его «мировым парнем». В Москве моя свекровь, активно следящая за политикой, также переживала за судьбу нового лидера.

С ботаниками Сережей Бебия, Савелием Читанава и Таней Гуланян по Бзыбскому ущелью мы поднялись в субальпийский пояс. Снег только-только стаял. На снежных проталинах нарядно цвели первые весенние травы. По озеру Рица бойко сновали катера.

Директор сухумского ботанического сада Гиви Григорьевич Айба – невысокого роста, с большой головой и черными, недобрыми, пронзительными глазами – сидит за большим письменным столом в просторном кабинете. Тут есть и лежанка, коврики. Над его головой висит большая, во всю стену, объемная картина из местных материалов. Круглая морская галька в основании картины обрамляет клумбу. Из центра клумбы возносятся приклеенные к полотну пальмы. Все время ловлю себя на мысли: а если вдруг эта тяжелая картина упадет на голову Гиви Григорьевича? Айба сетует на возрастающую демократию. Особенно упирает на то, что он за границей видел, как скромно живут там директора ботанических садов. Никто из них не имеет такого большого и красивого кабинета, как у него.

В Сухуми тревожно, вечерами ходить опасно. На неосвещенных площадях собираются группы людей. Слышны гортанные возбужденные голоса. С каждым днем абхазско-мингрельсий конфликт набирает силу. Да и днем довольно неспокойно. На пирсе перед посадкой на катер молодые агрессивные девушки вроде бы ненароком чуть не столкнули меня в воду.

На работе тоже неспокойно. Но по другому поводу. А ведь весной ничто не предвещало бури. После смерти Нури Мемедовича Вано, уже давно считавший себя самым главным, должен был вступить в свои законные права. Казалось, ничто не может помешать ему стать директором.

Но разгорелся скандал между двумя партиями, борющимися за власть.

У Вано нет больше поддержки в лице ушедшего из жизни брата. Молодые и наивные люди рассчитывали сбросить Вано. После смерти Нури Мемедовича нужно было официально в академии наук избрать Вано на директорский пост.

Партия, возглавляемая Зурабом Чхаидзе, предлагает мне стать директором ботанического сада. Я отказываюсь наотрез. Как бы я ни болела за судьбу ботанического сада, прекрасно понимаю – в Аджарии свои негласные законы. Прежде всего, я женщина, русскоязычная. К Зурабу я отношусь с большой симпатией. Он мне иногда помогал, когда я оставалась одна. Вано давно сводит с ним счеты: не хотел его переаттестовывать. Но я и Циала Цхоидзе отстояли его. На переаттестации Зураба Вано обвинял его в том, что он мало работал и ему почти нечем отчитываться. Но многие научные сотрудники ботанического сада такие же.

Зураб Чхаидзе и Хасанчик Бакуридзе написали жалобу и поехали на заседание президиума Академии наук Грузинской ССР. Вано ничего не подозревал, когда приехавшие в Тбилиси заговорщики прилюдно отдали письмо президенту. Просили его зачитать. Кажется, зачитывали. Нермин, ученый секретарь, присутствовавшая на этом заседании, рассказывала, как красное лицо Вано стало багровым! Вано поступил умно. Сразу сориентировался и созвал комиссию. Комиссия решила вопрос в его пользу.

Во время этого скандала я была в Сухуми. Накануне комиссии мне звонил Вано – видимо, рассчитывал на поддержку. Я оказалась в неловком положении. Приехав, застала уже затухающий скандал. Зурабу Чхаидзе я высказала свою точку зрения. Он очень обиделся и перестал со мной общаться. Коварные молодые люди не щадили Вано. У него была уже подготовлена к защите докторская диссертация и он рассчитывал защищаться в конце года. И защитился, несмотря на недовольство некторых сотрудников.

Кинтришский заповедник

Проторенными путями мы очередной раз поехали в Кинтришский заповедник. С нами Джумбер Джобава, наш сын Павел, Савелий Читанава – сотрудник Сухумского ботанического сада и лаборантка отдела интродукции Этери Ачумадзе.

Савелий – темноволосый коренастый молодой ботаник. Под влиянием революционной обстановки в Абхазии он наэлектризован, затевает споры. Но аджарцы далеки от абхазско-грузинского конфликта. Особенно в горах.

Андрей с Павлом и Савелием ушли в горы – на яйлы Сарбиелы. В горах ранняя весна. Там они нашли новый вид рябчика, который Андрей назвал в честь Джумбера рябчиком Джобавы. А мы с Джумбером в это время в Хино изучали каштан.

Большой старый дом Романадзе на склоне горы, как большинство аджарских домов, двухэтажный. Не поддающиеся гниению каштановые доски со временем потемнели. Между ними большие щели. В центре дома горит бухари, на котором хозяйка готовит традиционные аджарские блюда.

Вокруг дома с трудом отвоеванная у леса земля. Она занята под большое кукурузное поле и несколько грядок с зеленью. Женщины – хозяйка и взрослые дочки – постоянно работают то на пашне, то в доме.

Буйные травы выросли выше человеческого роста, шумят горные ручьи и реки. Ходить по влажной жаре среди высокотравья совсем непросто. Но как хорошо, как красиво все вокруг! Я работаю. Но время от времени отвлекаюсь и слушаю шум горной реки, любуюсь мириадами брызг. Здесь еще весна!

После поездки в Кинтришский заповедник Андрей с Павлом собирались в Дагестан, на высокогорный стационар Куруш. У Андрея возник контакт с Махачкалинскими ботаниками и он заключил договор.

Мне очень не хочется расставаться с Андреем и Павлом. Я решила их проводить до Тбилиси. Есть дела в ботаническом институте. Утром, приехав в Тбилиси, я с ними поехала на автостанцию. А там подумала: может быть, поехать в Махачкалу? И я села в автобус вместе со своими дорогими мужем и сыном. Мы быстро, всего за два часа пересекли Кавказский хребет, ехали через Крестовый перевал и в час дня были в Орджоникидзе (Владикавказ), а затем ехали весь день до вечера через Чечню по равнине в Махачкалу! До того как была организована экспедиционная машина в Куруш, ездили по окрестностям. Самое интересное – это бархан Сары-кум с раскаленными летним зноем песками. У меня не было полевой одежды, иначе бы я и в горы поехала. Но нужно было возвращаться в Тбилиси. Тем же путем вернулась и уже в три часа дня я стучалась в дверь дорогой моей Заиры.

Во время этого путешествия, которое можно вполне назвать экспромтом, меня все время точила совесть. Я ведь в этом году почти не была на работе! Что подумает мой шеф? Правда, я ездила в Кинтришский заповедник. Но все же никогда такого самовольства себе не позволяла! Каково было мое удивление и даже досада на то, что я не осталась с Андреем в Дагестане, когда по возвращении Вано поставил меня в пример сотрудникам отдела интродукции.

В середине лета я на Зеленом мысу одна. Главное – нужно закончить рукопись популярной книги о сезонном развитии северных растений. Ее я пишу вместе со своей магаданской коллегой Татьяной Александровной Москалюк. Книга называется «Краски северного лета».

Утром собираю чай и сливы, варю варенье из чудесной алычи под названием «Матильда». Эта алыча с темными круглыми, как у вишни костянками, необычайно сладкими. В моем саду зреют персики, черешня. Есть и небольшой огород. У меня маленькое хозяйство: четыре курицы, щенок и кошка. Идиллия! Утром не торопясь иду на работу с блокнотом. Записываю наблюдения, любуюсь живыми картинами. Днем в обеденный перерыв спускаюсь по крутым склонам к морю, окунаюсь, греюсь на солнце и слушаю прибой, обдумываю под мерный его ритм очередную главу. На теплом жарком юге уношусь мыслями на север. Вспоминаю красочные ковры горной тундры. Колымское нагорье. Потом поднимаюсь очень крутыми дорожками к большому дому в свой кабинетик. Пью крепкий чай и сижу за машинкой до вечера. В это лето была написана и статья об орфанидезии, чернике кавказской. Обработан материал по лавровишне лекарственной, каштану посевному. Собрала материал по однолетникам, их ритмам развития.

Я живу на своей половине тихо, ни с кем из соседей не общаюсь. И мне кажется, интерес к моей персоне несколько утих. Тетку я почти не вижу, так как высокие бамбуковые столбы, которые я поставила вдоль стены Олегова дома, обвила жимолость и образовала красивую зеленую стену.

В Куруше Андрей простудился. Вернулся в Москву, а у него сильный приступ радикулита. Настроение у него плохое. Не прошло и двух дней, как я уже встречала его в аэропорту. При встрече он был сильно смущен. На посадке не нашел билета и его пожалели, пустили. Поиски билета увенчались успехом. Он оказался в запасном кармане портфеля.

В Махинджаури живет мой школьный товарищ Витя Павловский. Мы с ним учились в восьмилетней русской школе. Тогда он был длинным и несуразным. Последнее время я его постоянно встречаю по дороге в Махинджаури. Он строитель, красиво кладет гладкую плитку вдоль шоссе. Мы здороваемся, и он мне каждый раз сообщает, что читает мои статейки в газете «Советская Аджария». Рассказывает, что и он знает север. Ездил на шабашку. Хорошо заработал и построил в Махинджаури большой двухэтажный дом. Живет в достатке. Его жена Маша работает главным поваром в санатории «Серные ванны». Они в Махинджаури – люди уважаемые.

Я воспользовалась знакомством с Витей. Его жена устроила меня и Андрея в санаторий. Каждый день мы долго идем по дороге, посыпанной гравием. В санатории грязновато и запущенно, а главное – серный дух едва ощущается. Разве это серные воды! Вспоминаю Камчатку и Курилы, где серные реки стекают в океан. Богатство! Андрея вылечила прекрасная массажистка с сильными руками.

По дороге с серных ванн мы однажды решили заглянуть к Маше и Вите. Дом блистал полированной мебелью. Аристократы от Махинджаури манерно подали маленькие чашечки с кофе. Больше заходить к Павловским мне не захотелось. Двое взрослых сыновей Вити – военные. Витя рассказал: уезжая из ГДР, купили автомашины. Предел мечтаний! У сына родилась девочка с одной ручкой. Невестка с Машей решили ее не брать из роддома. Но в Махинджаури есть общественное мнение. Спустя два года я встречала Машу, уже безработную, с коляской и маленькой, очень хорошенькой загорелой внучкой.

Снова Сарбиела

Как только со спиной стало легче, мы снова отправились в высокогорья Кинтриша. Конец августа. Ночами уже сильно холодает. Совсем скоро скот отгонят с пастбищ. Погода стоит прекрасная. Видимость идеальная. Поднимаемся на яйлы Сарбиелы и Сармихели из Нижнего Хино пешим ходом. Взяли с собой только папки и бумагу для гербария. На Сарбиеле остановились в малюсенькой избушке под горой. Вместе с толстой хозяйкой мы с трудом поместились на грязных полатях. К вечеру под избушкой собирается скот. Ночью под его мычание спать трудно. Рано утром хозяйка совершает намаз, обратившись на восток. Ее сын, веселый стройный парень из окрестностей Дандало, хвастается, что всего за два часа он может спуститься в Нижнее Хино и перевалить оттуда в долину Аджарисцкали. Торные тропинки, существующие тут веками, если их знать, могут сильно сокращать дорогу. Горцы ими пользуются.

С плато Сарбиелы горные цепи как на ладони. Мы стоим на одной из вершин Малого Кавказа. Белые вершины большого Кавказского хребта очень хорошо просматриваются отсюда. Можно перевалить и по другую сторону хребта и оказаться в Гурии, в Бахмаро. Лошадей в Аджарии теперь мало. В горах большей частью ходят пешком. Поэтому все горцы, в отличие от аджарцев, живущих на побережье, тонкие и стройные. А те, что живут на побережье, в большинстве своем полные. Это сразу бросается в глаза.

В командировку из Москвы приехал начальник Андрея, директор ботанического сада МГУ Владимир Николаевич Новиков. Я показываю ему ботанический сад. Совершаем большой путь с подъемами, спусками, обзором коллекции в дальних уголках. Я стараюсь обратить его внимание на бедственное положение растений. Мы с Андреем продолжаем бороться за сохранение коллекции, а главное – территории сада. Но для свежего взгляда жителя севера все в саду кажется прекрасным: интересные виды, много зелени.

Владимиру Николаевичу нужно купить билет для того чтобы уехать обратно в Москву. А это сложно, займет много времени. Нужно ехать в город. Стоять в очереди. Я звоню Вано. Прошу содействовать в покупке билета, послать лаборантку, позвонить кому надо, если будут трудности. Владимир Николаевич ведь директор ботанического сада! Вано соглашается, но ничего не делает. Проходит два дня и я снова беспокою своего начальника. И он раздраженно кричит в трубку:

– Ая Тимофеевна! Почему вы мне звоните? Он что, ваш родственник?

Ко мне домой часто заглядывает студент чайтехникума Каха Хоштария. Он маленький, юркий, круглолицый. Родом из Мингрелии. Как видит на высоком дереве созревшую черешню, мушмулу, сливу, алычу или груши – так сразу предлагает:

Я соглашаюсь. Залезть на высокое дерево я не могу. Тем более продавать дары юга, такие обильные. Каха умеет продавать и получает от этого удовольствие. Сам или с товарищем они забираются на высокие деревья, ловко собирают плоды, продают. Приносят выручку. Я отдаю половину.

Сижу у Вано вместе с другими посетителями за столом в форме буквы Т. Вано в центре. Пока он занят с другими, я рассматриваю кабинет, обшитый деревом. На шкафу стоят огромные часы в стиле барокко. Они из дешевого белого материала. Розовые купидоны, девушки окружают циферблат. Такие часы только для спальни. Видимо, подарок. Не ходят.

«Господи! Куда улетают драгоценные минуты моей жизни! Сколько я их разбазарила!» - думаю я, продолжая ждать.

Наконец очередь подходит. Нужно отчитываться за пять лет, на которые была рассчитана тема по охране лесов Аджарии. Написать отчет. Все пять лет Вано ничего не сделал для выполнения работы. А он – руководитель. Работу я делала самостоятельно. С помощью добрых жителей горной Аджарии, Джумбера, но только не с помощью руководителя. И я решаюсь. Говорю, что у меня не было ни машины, ни лаборанта, ни стационара. Вано преображается. Приказывает: через несколько дней я должна сдать отчет. И я сдаю ему отчет. Красное лицо расплывается в улыбке. Доволен! Мне выписывают большую премию. Но выдают только половину. Вторая половина – вклад на очередной банкет по поводу отчетов.

С Зеленого мыса уезжают мои друзья Аллочка Васильева и Боря Лисицкий. Потомственные жители Зеленого мыса, почти последние. Они быстро продали дом и уехали на своей машине в Астрахань. Боря жалел, расставаясь навсегда с родиной. А я оставалась.

Мама рассказывала: ниже дачи Моат на крутом склоне было имение Лисицких. Был ли у них дом? Я уже ничего не застала. Земля, ранее принадлежащая Лисицким, отошла Махинджаурскому совхозу. Это мандариновый сад. Внизу он граничит с карелинским кладбищем. Боря как-то сказал, что не любит вспоминать прошлое. Его мать Мария Федоровна имела квартиру на БНЗ, часто заезжала на Зеленый мыс, где у нее сохранились старые знакомые. Несколько лет назад, когда я после работы заходила к Аллочке с Борей, а скандал с моей теткой был уже в полном разгаре, произошел неприятный случай.

Поселок БНЗ постепенно заселялся новыми жильцами, не имеющими отношения к заводу, сливался с городом. Мария Федоровна жила в коммунальной двухкомнатной квартире. Недавно одну комнату стал занимать пожилой выпивающий мужчина. Он изнасиловал старушку. Алла с Борей и Марией Федоровной поехали к моей тетке в диспансер. Искали поддержки. Но моя тетка выступила в своем амплуа. Стала расспрашивать Марию Федоровну о подробностях случившегося. Причем интересовалась, какие чувства испытывала Мария Федоровна. Бедная Мария Федоровна, уже очень пожилой человек, была вся в синяках! Аллочка с возмущением мне об этом рассказывала. Видимо они до конца не знали испорченности моей тетки. Хотели подавать в суд. Алла врач на скорой помощи, Боря инженер на судоремонтном заводе. Но не стали. Ситуация деликатная. Старый больной человек, судопроизводство не самое лучшее… Мария Федоровна стала жить у них на Зеленом мысу, а комнату они вскоре продали.

Аллочка – фронтовичка. Была медсестрой на передовой. В Батуми работала на скорой помощи. У нее больное бедро. Рассказывала с удивлением, что в тяжелую зиму 1985 года, когда завалило все побережье снегом и им с Борей пришлось идти из Батума пешком, она еще хорошо ходила. Жизнь на Зеленом мысу во многом зависит от погоды: снегопадов, бурь, перебоев с электричеством, когда ветер обрывает провода, перебоев с водой.

В Астрахани супруги купили дом. Боря его обустроил. А вскоре Алла уже совсем не могла ходить, передвигалась на инвалидном кресле.

Возвращаясь с работы, я неожиданно обнаружила, что на южном склоне совхозного сада, бывшего имения Лисицких, вырос огромный трехэтажный каменный дом. Как гриб после дождя. Тамазик Чиракадзе с восторгом объясняет: это маленький и всегда улыбающийся рабочий совхоза, который всего 5 лет назад переехал из Хуло, выстроил для своей семьи серую типовую трехэтажную громаду – как у себя в горах.

Мне из своего дома хорошо видно главное шоссе, пересекающее противоположный холм. Там непрерывным потоком друг за другом едут машины. Их так много, что мне кажется: будто дети играют в машинки. Издалека они кажутся игрушечными. Горючее не очень качественное. В хорошую погоду можно вдалеке увидеть цепи большого Кавказского хребта, а в их основании плотную темно-серую полосу смога.

Я продолжала хлопотать о разрешении на постройку дома. Мне важно построить свой дом, без брата. Ведь Тамара с Сашей меня подвели. И не раз! Продолжались долгие переговоры.

В октябре под вечер, возвращаясь с работы домой, я обследую старые пеньки в роще магнолий Карелинской дачи. Ищу опят. У меня конкурент – Петя, сын парикмахера Тимоши. Он мой ровесник, живет с женой Таней в доме учителя в однокомнатной квартире, работает истопником в общежитии. У него преимущество: может обследовать магнолии в любое время, а я только вечером. Но если грибы выскочат неожиданно, то их хватит на двоих. Я собрала много и вечером варю, мариную. Грибной дух распространяется по всему дому.

Прекрасный теплый вечер. Появляется мой брат Саша. Он два дня назад приехал из Тбилиси. Подходит к окну:

– Ая, я подал на тебя в суд, дай мне газету, пожалуйста, мне нужно бумаги завернуть!

– Где я буду жить? Где? И дом строить не разрешают!

Я еще раз пытаюсь поговорить с братом, усовестить. Не лучше ли по-старому вместе хлопотать о старом доме. Нет.

Вано

В декабре в Тбилиси, в ботаническом институте проходила защита докторской диссертации Вано Рафаиловича Мамунидзе. Этому знаменательному событию предшествовала тщательная подготовка. Диссертация посвящена лесам Аджарии. Помогал писать диссертацию научный сотрудник из Института леса в Красноярске. Его супруга отдыхала в санатории «Серные ванны». Аспирант, который печатал работу, отдыхал в доме отдыха четвертого управления. Руководителю была подарена дубленка и еще что-то. Все эти сведения мне рассказала «верная» Дуся-секретарь, работавшая связной между нужными людьми.

Совет по защите проходил в почти домашней обстановке. В большом и длинном кабинете директора ботанического института сидело много народу. Приехавшие поездом сотрудники Батумского ботанического сада стояли у входа. Вано сидя зачитывал доклад по-грузински. Потом, по правилам ВАК, секретарь совета зачитывал часть доклада по-русски. Все шло очень гладко. Заира, сидевшая рядом со мной, тихо сказала:

После защиты – грандиозный банкет. К нему Вано готовился не менее тщательно. В этом важнейшем мероприятии принимало участие все село Кеда, откуда родом Вано.

Гостиница «Иверия» – высокое красивое здание в центре Тбилиси. В конце улицы Руставели стоит памятник Шота Руставели. Задумчивый автор «Витязя в тигровой шкуре» смотрит вниз на красивый вид, на Куру, набережную. На склоне – высокая гостиница. В банкетном зале этой гостиницы и происходило главной действо.

Огромный зал поражает своими размерами. В нем два яруса. На первом в центре большой подиум. Для артистов. А второй ярус – расположенные в ряд столы.

На подиуме за столами сидят: мать Вано и родственники успешно защитившего диссертанта, почти все село Кеда. А вверху, в центре – сам Вано и лучшие люди, в том числе научный сотрудник из Красноярска с супругой. Мы, сотрудники ботанического сада, заняли одну из крайних позиций. Столы ломятся от яств. Тарелки с закусками поставлены друг на друга. Аджарский колорит: пхали из экалы, то есть сассапарили, приготовленное с орехами, ачма, пахлава. Вино и тосты – все, как принято по традиции. Убирала тарелки, подносила новые блюда сама супруга Вано Рафиаиловича Нанули – миловидная дама среднего возраста.

Под Новый год я должна была улететь в Москву оппонировать диссертацию в Главном ботаническом саду. Нели, прозванная за прическу «белой головкой» – батумская достопримечательность. Нужный человек – кассирша в авиакассах.

В очереди я стою с утра. У меня от Вано записка и я уверена в том, что получу билет.

Холодно. Сыро. Неуютно. Неожиданно свет гаснет. Всесильная Нели прерывает выдачу билетов. Мы стоим в очереди. Я разговорилась. Нели слышит, о чем я беседую с соседями в очереди. И таким образом узнает, что я имею большую квартиру в Москве и еще какие-то блага. Загорается свет. Одновременно загораются злобой глаза «белой головки» и она мне выдает сполна. Ее страна Аджария – богатая, теплая и красивая. Но воды нет, света нет! А в маленьком Израиле есть все. В дискуссию с этой дамой вступать я уже не стала. Прикусила язык. Умоляла продать билет. За свое смирение его получила.

На волне демократии

Зимой 1990г, когда я была в отпуске, в Москве раздался звонок. Автандил Беридзе предложил мне участвовать в выборах. Я согласилась. Это для меня большая честь. Я разделяю демократические взгляды. Автандил – высокий, статный, средних лет – работает в Хелвачаури в отделе профсоюзов. Человек интеллигентный и образованный, он мне сочувствует.

В то время зарождалось и росло движение демократов. Они выступали против режима Аслана Абашидзе, который называл себя князем. Говорили что у него несколько фабрик в Турции. Беридзе, Бердзенишвили, Зоидзе и еще несколько прогрессивных людей возглавили партию демократов в Аджарии. Летом должны состояться выборы, на которых они надеялись победить.

Аслана Абашидзе я видела несколько раз. Однажды, когда он с большой свитой пересекал ботанический сад и останавливался в центре у прудика, я несколько минут с ним разговаривала. Во время светcкой беседы он сообщил, что очень ценит сокровищницу растений – Батумский ботанический сад. Однако это были только красивые речи, так широко принятые в Аджарии. Аслан Абашидзе совершенно не понимал значения ботанического сада, не понимал, какое это богатство. Абашидзе властвовал в очень своеобразное время, когда из Батуми был единственный на всю страну выход в Турцию. На границе у таможни в селе Сарпи стояли огромные очереди. Все, что можно было вывезти из Советского Союза в Турцию, вывозилось через Аджарию. Продавали там металл, ширпотреб. Взамен покупали дефицит: ковры, кожаные изделия. В этот период Абашидзе и его окружение сказочно разбогатели. А народ голодал.

По неписаному правилу, из осторожности, Аслан не трогал Вано. Ведь он сменил предшественника брата Вано. У нас на работе все разговоры за кофе, десертами, когда касались Абашидзе, сводились к тому, что Абашидзе не любит Вано. Если едет из Кобулети в Батуми, то едет нижней, более удобной дорогой через ботанический сад. Проезжая мимо, не заезжает к Вано, как принято.

Основная дорога в Батуми идет через перевал, но можно проехать и через ботанический сад, короче. Однако через сад ездить запрещено: заповедная зона. Многие норовят ею пользоваться – видимо, за определенную мзду на постах милиции при входе в ботанический сад. А Абашидзе – хозяин Аджарии. Ему все позволено!

Год назад Вано торжественно мне представил новую лаборантку, потенциальную мою ученицу Этери Ачумадзе. Она кончила в Тбилиси лесной институт. Я долго и восторженно беседовала с ней. Писала планы, предполагая изучение каштана, которым я тогда сама занималась вплотную. Она меня слушала, молча кивала. В тот же день, идя в дирекцию, я увидела на дорожке под криптомериями брошенные бумажки. Это были написанные мной планы.

Невысокая, с большим выразительным лицом, на котором выделяется большой нос с горбинкой, Этери одевалась согласно принятой в то время среди молодежи моде. Волосы собраны в пучок и украшены большим черным бантом. Длинная юбка.

Вано поставил Этери курировать питомник. За питомником начинается заповедник. Стоят вековые каштаны. Случайно узнаю, что она договорилась о продаже большого каштанового дерева своему брату, торгующему строительным материалом. Каштан – на вес золота.

В марте Андрей мне пишет: «Не отчаивайся. Живи с верой в то, что мы всегда с тобой. Мы, то есть наша семья. Но я все же малость завидую политической каше. Всё же это жизнь: какая-то живая струя. А что же бывает без борьбы? Если бы выбирать из двух: либо сонная жизнь, либо борьба, я бы выбрал второе».

Так Андрей реагирует на мои тревожные письма относительно усиливающихся националистических настроений. Предвижу предстоящие неприятности и тупиковое положение с домом. В своем саду я провожу все свободное время. Я полностью освоила технологию приготовления чая. Он у меня получается очень вкусным. Ухаживаю за фруктовыми деревьями и кустарниками. Круглый год можно увидеть какое-либо цветущее или плодоносящее растение.

Любимая Заира

Приезжая в Тбилиси, я останавливаюсь не у брата, не у тети Дуду. Они полностью на стороне Олега. Я останавливаюсь у Заиры Ильиничны Гвинианидзе – заведующей гербарием в ботаническом институте. Она вдова, живет недалеко от университета в центре Тбилиси в многоэтажном доме. Ее покойный муж занимал в Тбилиси видное положение. У Заиры в современном доме большая квартира. Подобной планировки я еще не видела. В квартире есть гостевая комната с отдельным туалетом, огромная гостиная, сообщающаяся с кухней, две ванные. А главное, с балкона открывается вид на Мтацминда. Видны пики пирамидальных кипарисов. Стою у окна и не устаю любоваться.

Заира Ильинична – не только моя подруга, я ее люблю как сестру. В самое трудное время она меня поддерживает своей улыбкой на круглом ясном лице. Она всегда в черном. Носит траур по мужу. Три года назад ушел из жизни любимый брат. Теперь к ней каждый день приходит сестра Таили. Она живет рядом. У Заиры две дочки, красивая внучка.

В большой квартире очень холодно. Мы пытаемся согреваться у калориферов, но это не помогает. С электричеством перебои. Лифт не работает.

Заира приглашает меня съездить к дочери. Она известный гинеколог. Отмечают день рождения зятя. Мы попадаем на застолье. Стол ломится от вкусной еды. Много зелени. Много песен. Я сразу балдею от мужского многоголосного хора, накатывают слезы. Поет куплеты бойкая красивая женщина. Танцуют по-тбилисски танец кинто, то есть кинтаури. Все это мне так близко! Хозяйка быстрая, то и дело подает новые угощения, меняет тарелки. Заира мне шепчет, видя спорящих между собой мужчин:

–Это как в «Белой гвардии» во время гражданской войны. Близкие друзья – противники.

После работы, возвращаясь под вечер, я не смогла попасть к Заире. Демонстрация. По проспекту Руставели не ходят троллейбусы. Вокруг университета – толпа молодежи.

Я иду в гости к Диме Тухарели, филологу, преподавателю русского языка, профессору университета. Он живет в красивом доме преподавателей университета. Дом как дом. Но на каждом этаже, на лестнице – арка с открытым балкончиком. Оттуда вид на горы, на Мтацминда. Я останавливаюсь, любуюсь. Открывает мне сын Димы, строгий молодой человек. Он здоровается по-грузински и принципиально говорит со мной по-грузински. Дима извиняется. Сын удаляется. Напряжение, вызванное таким своеобразным националистическим выпадом, исчезает.

Жена Димы – Зоя, русская. Тоже преподает в университете. Они учились вместе с Булатом Окуджавой, что мне особенно интересно. Супруги, однако, без восторга говорят о Булате Шалвовиче. С грустью вспоминают его жену Таню, с которой он расстался. Дима и Зоя угощают меня дарами своего нового сада. Греки уезжают из Тбилиси в Грецию. Продают сады. В Батуми идет тот же процесс.

28 марта. Пасха. Андрей прилетел ко мне на Зеленый мыс.

На улице сыро и прохладно. Взошло солнце, согрело застекленную веранду. На столе кулич, крашеные яйца. Мы разговляемся. В проеме двери неожиданно появляется мой брат Саша. Он приехал из Тбилиси. Объявляет: суд будет через два дня. Настроение испорчено. Я зову брата сесть с нами за стол. Нет, он не садится. Я его разочаровываю: мне как кандидату в депутаты можно отказаться от присутствия на суде, пока я баллотируюсь.

-У тебя иммунитет? - произносит он картинно. Артист! Тут же уходит к Олегу и тетке. Я не знаю, что творится за большими серыми стенами их дома. Саша у них – один из важных козырей в усиливающейся национальной волне. Он грузин.

Разворачивается предвыборная кампания. Вано тоже баллотируется. Неожиданно оказывается, что он мой политический противник! Баллотируется от другого блока. Я от демократов, от блока «Аджара».

В воскресный день у пансионата «Махинджаури» большое скопление народа. Сканируют фамилии Асанидзе. Агитируют за них. Это два брата, живущие в Кахабери. Хотят стать депутатами. И стали ими. Силой и подкупами борются за голоса. Два года спустя их взяли под стражу. Оказались бандитами.

Дато Гвианидзе родом из села Аджарисцкали, стоящего на горе при слиянии Чороха с рекой Аджарисцкали. Дато говорит, что там возможно найти новые виды. Андрей загорелся.

Солнце. Апрель. Очень тепло. Дато везет нас в село Мачахелу. За горой, где стоит родовой дом Дато, всего в нескольких километрах в Чорох вливается и река Мачахела. Она низвергается с горы Карчхал по узким каньонам почти у границы с Турцией. Ранее она для ботаников была недоступна. Почти на каждом шагу Андрей с Дато останавливают машину и лезут вверх на склоны, принося охапки свежесобранных растений. Листья блестят на солнце, отмытые весенними дождями. Едем выше и выше. Доезжаем до маленькой деревни. Дальше дороги нет. Отсюда огромная гора Карчхал совсем близко – рукой подать. Но она за границей, на турецкой стороне. На обратном пути за час мы подъехали к дому сестры Дато, он недалеко от Батумского аэропорта. Скоро сядет самолет. Мы встречаем сына Павла.

Милая полная улыбающаяся сестра Дато одета в байковый халат. Так принято. Потчует нас лобио. Еда очень вкусная. Двор заасфальтирован, ни одной травинки. Только большое дерево лавровишни у калитки темнеет жесткими блестящими листьями. Его основание залито асфальтом. На ветвях большие свечи ароматных соцветий, вокруг которых вьются пчелы. Их так много, что стоит гул.

Мы используем любую возможность для поездок на природу в горную Аджарию. Многое тут еще предстоит исследовать. Мы едем к знакомым на автобусе. У них ночуем, пользуемся их гостеприимством, ходим в горы. Быстро возвращаемся домой досушивать собранный гербарий. Это очень удобно. Каждая поездка приносит новые находки.

Выше Шуахеви в окрестностях села Замлети по крутым склонам, цепляясь за ветви и стволы дуба чорохского, мы то поднимаемся, то спускаемся в ущелье реки Аджарисцкали.

Одна из ценных находок в Шуахеви – желтая асфодель, выросшая на скале над рекой. Достать ее трудно. Позже еще раз обнаружили её в Чирухи. И спустя несколько лет – уже в Турции. И всегда в этих краях поодиночке. Желтый цветок смерти, согласно греческому преданию, добывается трудно.

С 22 по 29 апреля в Тбилиси проходил 4-й конгресс европейско- средиземноморского отделения МАБС. Что означает МАБС, до сих пор для меня осталось загадкой. Конгресс – сказано слишком пышно. Иностранцев всего два. Их лелеяли.

В современной с красивыми балконами гостинице «Ваке», в которой остановились участники конгресса, на первых этажах живут беженцы-грузины из южной Осетии. В Грузии уже были столкновения с осетинами.

В программе – экскурсия по ботаническому саду. Он отгорожен от города отрогом Коджорского ущелья. Крутые склоны гор с дикой растительностью прорезаны узкими параллельными тропинками.

И еще экскурсии в Боржоми, в Цинандали, в Лагодехский заповедник. Программа большая. По пути в Боржоми, в Гори нас подвезли к домику Сталина. Это знаменитое место – предмет поклонения. Маленький деревянный домик окружен мраморными колоннами.

Поездка в Кахетию – Телави и Лагодехский заповедник – сопровождалась приятными застольями с множеством разнообразных вин, осмотром имения Чавчавадзе. Все говорит о щедрости, радушии и гостеприимстве. Подчеркивается особо, что русские в течение всего ХIХ века грабили Грузию, увезли в Россию главные ее драгоценности. Одновременно забывая, что весь ХIХ век Грузия, ранее раздираемая соседями – Ираном и Турцией, была под прочным патронатом России.

Все эти несправедливые высказывания нам, русскоязычным, неприятны.

1990 г. Лето с внучками. Штиль

На небольшом самолете мы возвращались из Тбилиси. Внизу простирались широкие долины, горы. Любимая, родная Грузия! В тот же день из Москвы прилетела Оля с девочками. Майечке три года, Гале – четыре. Жаркий день, какие бывают в мае. Все сияет. Девочки и Оля под впечатлением обилия запахов, зелени. Майечку положили спать в угловой комнате с выходом на улицу. И вдруг затрясло, да так сильно, что стены пошли вкось, накренились. Я бросилась к постельке и вынесла ее на улицу.

На следующий день в ботаническом саду, сидя в бамбуковой беседке, я делилась впечатлениями о поездке. И вдруг – скрип, треск! Беседка кренится. Потом выпрямляется.

Трагедия в Сахлвашо

Через несколько дней, когда я шла на работу, с противоположного холма, из дома Назико, которая работает на питомнике, мы услышали крики, вопли.

Семья Назико живет в полном достатке. Выстроен большой дом. Муж работает на хлебном месте. Я была в этом доме во время комиссии ботанического сада по выяснению границ сада. Хасан, так зовут мужа Назико, продвинулся за границу ботанического сада, как и многие другие, кто с ним граничит. Поэтому членов комиссии обильно угощали. Хозяин надеялся, что его захват останется незамеченным.

У Хасана и Назико взрослый женатый сын. У молодых – грудной ребенок. Оказалось, сын Назико наркоман, гуляет ежедневно в Махинджаури, в большой компании таких же сытно и беззаботно живущих молодых людей. Ночью молодежь напилась и накурилась. Поспорили, не поладили. Дело кончилось поножовщиной. Сына Назико и Хасана убили и выкололи глаз, а тело спрятали недалеко, в большую водопроводную трубу на брошенной стройке.

Утром преступление обнаружилось. Убийц несколько. Есть среди них родственники сотрудников ботанического сада. Их арестовали и поместили в милицию на БНЗ.

У Хасана семь дружных братьев. Все живут в Чакве и Сахалвашо – соседней с ботаническим садом деревне. Они вооружились. Беспрепятственно вошли в милицию и захватили убийц. Убили. У одного из них вырезали глаз. Его принесли для Назико к гробу сына. Говорили, что Аслан Абашидзе дал добро самосуду.

И снова мы разъезжаемся. Майские письма Андрея из Москвы полны заботы о доме. Он, словно по традиции военных лет, сообщает цены на продукты. По талонам отоваривает сахар и водку. Ходит за ветеранским пайком для своей матери.

Оля одна улетала в Москву. Мне не хотелось расставаться с девочками. Лето, солнце, море – это здоровье. Девочки остались со мной на все лето. Я их устроила в детский сад.

Днем гуляли по ботаническому саду. Мы качались на ветках лавсонова кипариса у могилы Краснова, бродили по дорожкам японского сада. По дороге домой кормили рыбок, любовались видами.

По утрам, поднимаясь на гору, нужно было торопить девочек, чтобы они шли побыстрее. Я придумывала разные завлекалки. Сосали цветы жимолости японской. Вспоминала, как в детстве я делала то же самое. Потом, когда наконец поднимались до техникума и начинался спуск, можно было бежать по наклонной. Я придумала, что они птицы-чайки.

Не торопясь, мы шли по длинной дороге. Девочки садились в бордюр из офиопогона, отдыхали. Так добирались до большого дома.

В Хелвачаури я перестала ездить. Часто точила мысль о необходимости продвигать дело с домом. Но я ее отбрасывала. Оставлять детей на целый день, торопиться не хотелось. Нужна хоть маленькая передышка, и я ею пользовалась сполна. Возможно, была права.

В Грузии все русские в панике. Приходит к власти Звиад Гамсахурдиа – ярый националист. Не нравится он и местным. Говорят, в прошлом году приезжал в Батуми и в Чакве его побили. Может быть, слухи?

23 июня прошли выборы в Верховный Совет Аджарии.

За меня проголосовало всего несколько человек. Среди них Мурад, продавец в магазине на Хоздворе. Человек справедливый, Мурад в магазине при мне говорил покупателям, что я единственная честная среди кандидатов. Меня это растрогало. Вано также не прошел. Но за него голосовало больше.

В середине лета ливни большой силы бушевали в горах. За одну ночь море выбросило на пляжи плавник, хорошо отточенный волнами. Его было так много, что он улегся большим слоем. Там были и большие бревна и мелкие, уже готовые для топки. Отдыхающие с турбазы на пляже устраивали большие костры. Мне было жаль, что они бесполезно жгут драгоценное топливо. Я с девочками ходила на море. Возвращаясь, мы всегда брали с собой палки. Несли на нашу гору. Один раз у Майечки волны унесли куклу Барби. Она стоит на берегу, плачет. Волны выбросили куклу обратно.

В нашем доме отдыха, так называемой «Монголии», как ее часто называют вместо «Магнолия», отдыхающих нет. Там живут жители горной Аджарии, потерпевшие бедствие после экологической катастрофы в Цаблане. Армяне, проживавшие в доме отдыха после Спитакского землетрясения, были вынуждены уехать. Говорили, они просили у правительства Аджарии разрешить им постоянную прописку, но им отказали.

В середине лета ко мне на работу пришел миловидный молодой человек. Его прислал Андрей. Он энтомолог, работает вместе с Андреем в ботаническом саду МГУ. С первого слова я поняла, что мне очень симпатичен этот интеллигентный мальчик, Рома Ракитов! С ним интересно. Темными южными вечерами Рома зажигает большую лампу, на которую летят разные мошки. Потом он их ловит и раскладывает на ватке.

Вместе мы ходили и на море. В пансионат «Махинджаури» на Зеленом мысу поселили военных из Западной Грузии. У нас на работе говорили, что приезжие в конфронтации с местными аджарцами. И те, и другие вооружены. Все ждали стычки.

Идем мимо корпусов пансионата на пляж. Около домов на скамейках сидят молодые, кровь с молоком, военные. У них в руках автоматы. Держат их на коленях, словно грудного ребенка качают. Проходить мимо них с детьми неприятно. Я, человек гражданский, спрашиваю Ромочку: «Что это такое, почему держат оружие?». Он мне в ответ: «Боятся, что украдут».

Демократическая партия «Аджара» во главе с Бердзенишвили была в оппозиции к Абашидзе. Митинговали. Очень скоро, поздней осенью, к власти придет Звиад Гамсахурдия и станет в Грузии очень плохо. Но в Аджарии боев не было. Мир приписали политике Абашидзе.

Летом Дуду, моя тетка, приехала к Олегу и Майе из Тбилиси. Олег пообещал ей отписать часть старого дома. В мое отсутствие удивленный Рома обнаружил у нас на веранде толстую старушку, которая ему объяснила, что осматривает свое будущее помещение. Но Олег, как всегда, блефовал. Так я с Дуду и не встретилась. Теперь ее нет в живых. Мир ее праху!

Не захотела она повидаться со мной, увидеть моих внучек. Тетка ее, видимо, сильно накрутила и напугала.

Как-то вечером я собирала малину рядом с домом Олега. Виден балкон, на котором бродит толстая старуха и трубным голосом кричит внуку:

Слушать смешно: я догадываюсь, что это Дуду, которую настроили против меня. Та, которая когда-то так меня любила и с которой я никогда, никогда не ссорилась! Но чего только не сделает клевета! Чего только не сделает Дуду для своей любимой дочки Мариши, которой обещают дачу на Зеленом мысу! Так думаю я, продолжая в сумерках собирать малину.

Когда я в последний раз видела Маришу, то еле узнала. Куда девалась ее красота! Она ведь в юности была писаной красавицей. Теперь на меня смотрела странная маска, искаженная ехидными речами по поводу того, что я стала бабушкой. Меня это крайне удивило! Я была счастлива тем, что стала бабушкой! Сама Мариша так и не дождалась внуков. Судьба ее детей невеселая. Как и ее самой, любимицы деда Генриха.

Олег уже не главный врач психоневрологической больницы. Он заместитель главного врача по хозяйственной части. Это место как нельзя более ему подходит. Главным врачом, как и положено, назначен местный кадр, аджарец. Но и место хозяйственника очень хлебное. У Олега дом – полная чаша. Тетка не нарадуется сытости и благополучию, которое выпало ей на старости. Можно за нее порадоваться.

Осенью мы планировали поехать в Болгарию. Андрей активно переписывается с болгарскими друзьями. Выясняет, что нужно привезти туда для обмена и продажи. Нужны любые электроприборы, чайники. Все то, чего нет в магазинах и нужно отхватить по случаю, когда «выбрасывают». Андрей ищет эти дефицитные товары. К моему удивлению, что-то достает. Потом это очень пригодилось.

Дело оставалось за валютой. По закону разменять советские деньги на валюту было делом немыслимым. Жители среднеазиатских республик огромными кланами занимали очередь. Андрей наивно каждые 10 дней отмечался. Почти все лето никуда не ездил и досадовал. Потом махнул на это дело рукой и вместе с Павлом поехал в Дагестан.

Он дал мне слово приехать на Зеленый мыс ко дню рождения Павла – 11 августа. И выполнил. Приехали они грязные, уставшие. Работали в Цейском ущелье. Андрей и Павел крайне немногословны, слова не вытянешь. Но в этот раз взволнованно рассказывали о дороге, где совершали чудеса героизма. С трудом забирались в тамбур поезда. Андрей был под впечатлением надвигающейся анархии, развала. Рассказывал про культ Сталина. Осетины считают Сталина своим, осетином.

На яйле Чирухи

В августе Вано договорился с лесниками о поездке в высокогорья. С нами на машине ГАЗ–66 на яйлу Чирухи едут Дато Гвианидзе, Гия Леонидзе и Нино Манвелидзе. Проезжаем Цаблану. После обвала – голый обрыв. В высокогорьях мы останавливаемся в доме лесника. Внизу ночует скот. Мычат коровы. Снизу поднимаются неприятные испарения.

Яйла представляет собой удручающую картину. Вся почва изрыта копытами. Летние домики стоят рядами, поднимаясь по небольшим ущельям. Дорога размыта. Везде овраги. У подножья Арсиянского хребта главная широкая грунтовая дорога соединяет между собой заставы. От нее в стороны расходятся дороги второго, третьего порядка, а затем скотобойные тропки. Только на крутых скалах, куда не могут забраться голодные коровы, можно кое-что выкопать.

Застава Чирухи находится у соединения Арсиянского и Шавшетского хребтов. Только на нейтральной полосе можно представить, как выглядели ранее высокогорные луга. Травы в ложбинах – по пояс. Нам разрешили ходить по нейтральной полосе в сопровождении вооруженного пограничника. Тут я впервые смогла увидеть сиреневую скабиозу.

В конце августа ночью я слушала радиостанцию «Свобода». Ушам не поверила – в Москве государственный переворот! Слышны крики толпы. Не знала, что среди людей, собравшихся у Белого дома, и наш сын Павел. Днем по телевидению показывали «Лебединое озеро». Ждала известий. Но тревоги не было. Была твердая уверенность в том, что советский строй вернуть невозможно.

Сентябрь мы провели в Болгарии. А перед этим у нас было странное приключение, связанное с посадкой в автобус. Как и раньше на посадке в самолет, потом в автобус, нужно было стараться пролезть первыми. В самолете на твое место могли быть проданы два, а то и три билета. А мы летим с детьми. Вещи, часто одинаковые чемоданы, крутятся на транспортере. Талончики тоже одинаковые. Быстро получаем багаж, спешим к автобусу. А там свалка. Я с детьми протискиваюсь вперед. Андрей с Павлом запихивают вещи в багажник. Когда приехали на конечную остановку, на аэровокзал, я обнаружила пропажу портфеля с трехлитровой банкой варенья. Совершенно случайно в этом портфеле не оказалось документов. Я очень расстроена. Еду снова во Внуково в отдел потерянных вещей. Но никто портфеля не вернул. Поздно ночью, войдя в квартиру, среди сваленных в кучу вещей я обнаружила чужой чемодан! А где наш? На транспортере Андрей взял другой, похожий, мы в свалке не заметили! Открыли. А там новые турецкие женские наряды.

В моем чемодане оказалась моя записная книжка. Хозяин чемодана обратился в стол находок. Там ему говорят, что я уже приходила. Наутро хозяин чемодана приехал с нашим чемоданом. Он ездил в Турцию и вез вещи невесте. Боялся, что мы их присвоим. Неразбериха!

Октябрь. Наша дочка Оля устроилась на новую работу. Будет заниматься фитодизайном. Вместе со своей новой сотрудницей Светланой, женщиной средних лет, она приехала на Зеленый мыс, чтобы заготовить материал для зимних букетов. Нужны и живые веерные пальмы.

Стояла прекрасная погода. Материал для дизайна в это время на Зеленом мысу уникальный. Собрали много. К выкопке пальм мы подключили моего соседа Авто Беридзе-маленького. Он помог с пальмочками. Мы их упаковали. Договорились с проводником. Лил сильнейший ливень, когда мы с Авто таскали через высокий переходный мост упакованные пальмы и грузили в поезд на товарной станции. Проводник их установил в своем купе. Это был последний поезд, который шел на север. Поезда перестали ходить из Батуми в Москву и не ходят до сих пор.

Мокрые, уставшие, мы возвращались домой. В Махинджаури Авто у соседа узнал новость: в одном из горных сел рядом с Цабланой повесилась молодая женщина. Но местные знают, что это самоубийство – инсценировка, ее принудили за то, что у нее не было детей. Так поступают по обычаю – сказал мне Авто. Он тогда сильно переживал. В горной Аджарии все близко, все друг друга знают. Эта милая женщина жила как беженка в доме отдыха «Магнолия» после Цабланской трагедии. Я тоже ее помнила. Очень жестоко!

1990 г. Тяжелая зима

Неожиданно пришла печальная весть. От скоротечного рака умерла Заира. Не верилось: еще в мае мы с ней бродили по Лагодехскому заповеднкиу, были вместе на конгрессе МАБС, ездили в Телави. С высокого этажа гостиницы любовались панорамой города. Заира, улыбаясь, обещала светлое будущее Грузии. «Наступает свобода!» – говорила она.

В Тбилиси вхожу в знакомую квартиру. В гостиной гроб. Едем на кладбище Ваке. Оно рядом с гостиницей, в которой мы весной останавливались, и я бродила между могил, любовалась букетиками в красивых корзиночках. Их принесли на пасху, на Красную горку.

В феврале мы с Заирой ехали мимо кладбища, и она мне рассказывала о том, что в ее семье из-за места на этом кладбище ссора. Тогда я удивилась: мне казалось, что в их семье все очень дружно, гладко. Она винила плохую невестку, жену покойного брата. Семейная распря.

Теперь я стою у могилы на этом же кладбище. Хоронят мою дорогую, любимую подругу, которая была мне поддержкой в самое трудное время.

В Махинджаури есть обувная мастерская. Там шьют сапоги. А в Москве плохо с обувью, да и с одеждой. Я заказываю сапоги не только себе, но и всем знакомым. Даже в Магадан посылаю. В мастерской работает мой школьный товарищ Вахтанг Георгадзе. Я его помню озорным мальчишкой. Он вспоминает, что я была в школьные годы гордой, всегда ходила с задранной головой. Оле заказываю красные сафьяновые сапоги. За ней начинает ухаживать молодой мастер. Говорит, что придет вечером в гости.

В октябре теплые вечера. Мы сидим в беседке под большой лампой. Пришел кавалер. Подает завернутую в газету бутылку водки. А мы пьем только чай. Ведем светскую беседу. Оля не откликнулась на ухаживания, ушла к девочкам спать. Мимо по дороге проходит сосед Гурам, он рассчитывает на выпивку. Мне не хочется обидеть местного, пришедшего в гости парня. Я продолжаю с ним беседовать. Надеюсь, что «прием» скоро кончится. А молодые люди не расходятся. Наконец кавалер говорит: «Ты женщина- клоун». Вот как он оценил мое красноречие!

Через несколько лет в Москве я подтвердила данную мне характеристику. Мы с внучками в большой кампании собрались в цирк. Билеты были дорогими. Ради шутки я надела на свой нос большой красный поролоновый нос, и меня пропустили без билета.

В селе Сарпи, за Чорохом – таможня. Теперь пограничный пост ликвидирован, можно свободно проехать к границе. А оттуда при соответствующих документах попасть в Турцию. Продать всякую утварь, получить доллары, а взамен купить ходовые в Советском Союзе товары: ковры, дубленки, кожаные куртки. В Батуми достать визу стоит дорого. Нужно переплатить нужным людям. Появились челноки и они везут в Турцию все, что попадется, что завалялось в советских магазинах. Особенно популярны велосипеды. Я постоянно вижу на противоположном холме на основной трассе машины, нагруженные велосипедами. Иногда велосипеды приторочены к автобусам.

У таможни в Сарпи скапливаются машины. Чтобы попасть в Турцию, люди ждут своей очереди неделями. Вокруг растут горы мусора. Этим воспользовались жители селения и стали брать налог «на экологию». Спустя несколько лет, когда было выстроено большое здание таможни и очереди исчезли, налог «на экологию» остался.

Андрей мечтает попасть в Турцию! Она ведь была в течение почти всего века закрытой страной. А там, в окрестностях Артвина, ботаники сделали интереснейшие находки, когда эта территория принадлежала Российской империи.

В Турцию ездят и сотрудники сада – те, что могут оформить себе за определенную сумму иностранный паспорт. Об этом столько разговоров! Но нужно иметь знакомства. Пока загранпаспорт – только мечта.

В связи с постоянными рейсами челноков попасть на самолет стало еще труднее. Перед посадкой через все летное поле женщины-челноки тащат огромные сумки с турецким товаром. Обычная картина.

Поэтому на посадке, как правило, свалка. А Оля летит с коробками высушенных растений, пальмочками и двумя моими маленькими внучками. На посадке я потеряла паспорт. Это очень осложнило мою жизнь,

сломало все планы. На восстановление паспорта ушло более трех месяцев! Требовалось подтверждение моей личности из Магадана, где я последний раз получала паспорт. Еще требовалось свидетельство о браке. И это там, где я выросла и впервые получила паспорт! Свидетельство о браке лежало где-то в Москве. Андрей искал, не находил. В милиции мне помогла родственница Павличенко, (моих зеленомысских соседей). Она послала запрос в Магадан срочной почтой. Поездки в в милицию в Хелвачаури, теперь были связаны с большими трудностями. Когда отключалось электричество, а это случалось часто, троллейбусы останавливались. Приходилось несколько километров идти пешком до Батуми.

Андрей пишет: «Вообще в Москве ходят страшные слухи, что зимой ничего не будет. Да и сейчас сахара нет. Выбросят кое-где – сразу огромная толпа набегает. Вчера получил ветеранский паек матери, так просто смех: кусочек масла 100 граммов, столько же сыра, баночка сгущенки, полкило колбасы. В магазины выбросили вареную колбасу, так за ней толпы, никуда не протиснешься. В магазинах пусто».

Все годы моей жизни в Аджарии я была привязана к телефонной станции. В то темное время разлуки и ожиданий я старалась звонить в Москву при каждой возможности. Чуть ли не каждый день ездила в город. В кабинах автоматы горстями «поедали» драгоценную денежную мелочь, бумажные деньги не разменивали, мелочи не хватало. В очереди курят, иногда в лицо. Но я привязана невидимыми нитями к этим кабинкам, к телефонной станции. Успокаиваюсь только когда слышу родные голоса.

В декабре темнеет рано. Холодный ливень. Электричество гаснет неожиданно, часто во всей Аджарии. Тогда жизнь останавливается.

Очередной раз я не смогла дозвониться домой в Москву.

Когда ехала домой, в Махинджаури отключили свет и поселок погрузился во тьму. Я нащупывала ногами дорогу, шла мимо милиции у шоссе. Неожиданно проваливаюсь в яму, неглубоко. Вылезла. Вымазанная в грязи, в темноте я с трудом добралась домой.

Наутро непогода сменилась ярким солнцем и я снова поехала в Батуми – звонить в Москву. Из автобуса, проезжая мимо Махинджаурской милиции, увидела яму, в которую провалилась накануне. И содрогнулась. Это был глубокий колодец, наполовину наполненный водой. Он остался от недостроенного водопровода Чаква-Батуми. По счастливой случайности в темноте я попала ногой на маленький бортик. Еще шажок – и ухнула бы вниз – вероятнее всего, навсегда…

В начале ноября, в самый разгар сбора мандаринов, неожиданно приехал наш старый знакомый Витя Физгеер из Таллинна, вместе с женой Людой, белокурой и хозяйственной. Она в восторге от батумских магазинов, где продают дешевый трикотаж. Витя рассчитывал на гостеприимство Олега в его большом доме. Привез дорогие подарки. Но Олег привык брать подарки. Взял, но устроил Витю с супругой не у себя, а в дорогом доме отдыха четвертого управления. Витя жалуется, приходя ко мне вечером пить чай. Он боится, что Олег или тетка увидят его у меня, пугливо оглядывается.

Приехал и мой братик, собирать свои мандарины. На этот раз он тихий, ничего не требует. Я успокоилась. Витя, вместо того чтобы помочь со сбором мне, собирал мандарины Саше. Видимо, мужская солидарность…

Витя сломал мой секатор. Секаторы для резки мандаринов на вес золота. Обрезают мягкий плод, чтобы плодоножка была полностью снята, до основания. Иначе она вопьется в соседний мягкий плод, повредит кору, и мандарин быстро загниет. Секаторов в продаже нет. Их достают в Москве по случаю. Перед сбором мандаринов точат лезвия.

Люда, жена Вити, просила показать ботанический сад. День выдался замечательный – тихий, ясный. Насладившись красотой, приятными запахами, мы возвращались под вечер. Темнеет рано. Проходя мимо дома Олега, вижу, что он меня сторожит с двумя упитанными мертвыми бройлерами в руках. Это моя собака Трезор их придавила. За Олегом стоит и его супруга Наташа, восклицает: «Ей не жаль детей, ей жаль собаку!». В переводе это означает, что у нее малые дети, а Трезор моя любимая собака, и я ее жалею.

Трезор у меня недавно. Сам пришел. У меня жила молоденькая сучка. В сентябре у нее течка. Весь мой двор был заполнен кобелями. Лежат, мнут цветы. Не сгонишь. Свадьба закончилась. Собаки разбрелись, а одна невысокая полуовчарка осталась. Очень умная. Она ко мне привязалась и прекрасно охраняла дом.

Я взяла задушенных кур. Показывала Трезору, сильно отлупила. Он понял. Дохлых кур закопала. На работе меня осудили – нужно было сварить. Голодное время!

Пришла соседка Медико, депутат. Пожаловалась: Трезор стоит на пригорке, принюхивается, сторожит ее кур. Обещала сказать мужу Нодари. В следующий раз застрелит. Я боялась. Под новый год Трезор приполз, раненый в живот. И раньше он хромал на одну ногу. А теперь слег. Я наливала в рану самодельную виноградную водку – чачу. Трезор выздоровел и еще сильнее привязался ко мне. Он был мне верен даже тогда, когда я надолго уезжала. Каждый раз встречал, улыбаясь и прихрамывая.

Новая напасть. Прихожу домой, захожу на площадку и вдруг понимаю – моя жизнь на Зеленом мысу закончена. Как я ни люблю его – закончена! Вокруг раздается грохот такой силы, что сотрясаются скамейки.

С электричеством постоянные перебои. Олег достал движок и теперь у него автономное электричество. Движок Олег поставил перед моим домом – у себя на задворках. Что делать? Впервые, и единственный раз, иду к Олегу. В большой комнате полно соседей. Олег только что приехал из Турции, демонстрирует покупки. Рядом тетка, смотрит злобно. Я, тихо:

– Олег, убери движок или закопай его по правилам.

В ответ Олег молчит. Я повторяю. Он театрально показывает на дверь:

Ко мне приехала из Магадана моя бывшая коллега Ксения Орловская со своим сыном Рустиком. Ксения миловидная, модная и стройная, с длинными ногами.

Следующим утром я отправляюсь в махинджаурскую милицию. Пишу заявление, чтобы Олег убрал движок.

Вечером по возвращении с работы застаю любопытную картину. Красивая Ксения сидит за столом вместе с милиционером. На столе бутылка дорогого коньяка. Ксения угощает, милиционер масляно улыбается и говорит, чтобы я не беспокоилась. Движок Олег уберет обязательно. Через день Олег перенес движок к себе в гараж на другую сторону. Соседи Авдишвили обиделись на меня: теперь гремит у них.

На работе постоянно ведутся разговоры о том, что всех пенсионеров вынудят уйти на пенсию. Больше всего огорчается Галина Алексеевна. А меня начальство представило на звание главного научного сотрудника, то есть на высшую должность, которую может иметь доктор наук.

25 ноября. Из письма к Андрею: «Господи, как хорошо на улице! Пахнет османтус, шуршат под ногами листья, гинкго весь в золоте, везде багрянец и золото, тишина прозрачного и холодного моря».

Вано объявил сотрудникам: нужно придумать, как зарабатывать деньги. После сбора материала по фитодизайну для Оли я решила попробовать себя на этом поприще. Мне всегда нравилось делать сухие букеты, композиции из растений, коры. Такие украшения вошли в моду. В Тбилиси я видела настоящие произведения искусства в цветочных магазинах. А в ботаническом саду для этого имеется уникальный материал. Эмзари – настоящий мастер. Мы решили скооперироваться. В оранжерее отдела цветоводства вместе работали несколько дней с увлечением, смеялись, шутили. Идеи рождались на ходу в процессе работы. Я так увлеклась, что на время забыла о своей прямой специальности, то есть биоморфологии. После недели труда Вано, наслышанный о том, что мы изготавливаем венки, решил проверить. Дело в том, что в Грузии к венкам относятся по-особому. Это ритуал похорон. Пришла целая комиссия во главе с Вано. Наше мастерство было одобрено. Было решено организовать в городе выставку-распродажу. Настал день, когда нам выделили автобус. В него осторожно были уложены наши произведения. Выставка-продажа проходила в большом темном фойе кинотеатра «Тбилиси». Несмотря на полутьму и неудачное место, она имела большой успех. Особенно интересны были изделия из разнообразных шишек, хвои, коры. Мы заработали значительную сумму. В организации нам очень помог Бидзина.

Мы с Эмзари надеялись на поощрение хотя бы в виде премии. Но Вано сказал нам, что это изготовлено из материала ботанического сада, а наш долг – зарабатывать деньги. А мы и так получаем зарплату. Это было несправедливо и вызвало бурю гнева у экспансивного Эмзари. Я тоже огорчилась. Больше я дизайном не занималась. Эмзари ушел из ботанического сада, честя «жирного бульона», как в шутку между собой мы называли Вано. В дальнейшем Эмзари реализовал свой художественный дар, открыл свое дело. Теперь рядом с его квартирой небольшая мастерская-магазин.

Усилились ночные грабежи. Рассказывают, что таможенники стали очень богатыми людьми. Среди них мой молодой сосед, который живет недалеко, рядом с чайтехникумом. Вечером к нему ворвались бандиты в масках. Стали требовать деньги и драгоценности. Схватили ребенка. Мать не выдержала, показала место, где лежали деньги.

Валентина Васильевна Моцкобили-Жубер живет в новом доме, отстроенном на старом фундаменте. Одну комнату она сдает студентам техникума, которые не хотят жить в общежитии. Поздно вечером к ней ворвались молодые люди в черных масках, загнали ее в ванную комнату, один из них наставил на нее дуло автомата. В это время остальные обыскивали дом, искали драгоценности. Но их не оказалось. Забрали деньги, полученные за сдачу мандаринов. Валентина Васильевна рассказывала, что наставивший на нее дуло человек показывал знаками: мол, оружие не заряжено. Чтобы она не очень боялась. Гадали. Кто бы мог быть? Но так никто ничего не узнал.

Вечерами в темноте наши холмы сотрясают выстрелы. Днем, когда сияет солнце и поют птицы, все это кажется нереальным. Но когда наступает темнота, картина резко меняется. У меня в доме все открыто. Запоры, как и прежде, символические. И сейчас я ненавижу замки. «Замку цена – копейка». Окуджава прав. Любой замок откроют.

Мой брат добился суда по разделу нашей с ним пловины дома. Саше присудили среднюю комнату и кухню Я остаюсь в десятиметровой комнате без двери. А строить новый дом мне не разрешают. Тупик!

Он живет в Тбилиси. Приезжая, живет в пристроенной мамой комнате, так называемой Иверии. Столуется со мной. Неужели выгонит? Не хочется в это верить.

У власти Звиад Гамсахурдия

Звиад Гамсахурдия пришел к власти. Приезжал в Батуми. Его, в отличие от прошлой осени, теперь признают все. Аслан Абашидзе его встречает с почетом, возит по окрестностям, угощает.

Захожу по делам к Вано. Вчера он водил супругу Звиада по ботаническому саду. Со значением показывает пачку цветных фотографий. Супруга Звиада Манана в черном бархатном костюме вместе с Вано в японском садике. Сразу видно – гордыня. Позже говорили, что она хотела использовать несчастного, психически больного человека –своего мужа. Кто знает? На фотографиях в прессе лицо Звиада создает впечатление больного. Я читала книжку Амальрика, написанную задолго до того, как к власти пришел Звиад. Когда при власти Брежнева в Советском Союзе Амальрика на время выпустили из заключения, Звиад его взял к себе на работу то ли дворником, то ли садовником. Амальрик пишет: его не оставляла мысль, что у Звиада мания преследования. С другой стороны, хвосты КГБ были везде. И это тоже приметил Амальрик.

Декабрь. Я в доме одна. Жду получения паспорта. Вано потребовал, чтобы я оформила отпуск в декабре. Да, это не Нодари Мемедович. Вано не понимает моего положения. Пришлось взять отпуск и остаться на Зеленом мысу в ожидании паспорта. Я топила печурку и заканчивала книгу «Краски северного лета». Зимние краски юга были совсем другими в сравнении с северными. Я ими не переставала любоваться. Когда Москва вся в снегу, в декабре на Зеленом мысу бывает замечательная погода!

Почта находится в просторном двухэтажном здании на полпути к поселку Махинджаури. Заведует ею интеллигентная, симпатичная Лиза Концелидзе. Она замужем за очень приятным Джемалом Беридзе. Их дом на горе над почтой. К Лизе я часто заглядываю, иногда остаюсь вечерами в ее гостеприимном доме, любуясь закатами, бухтой, которая с этого холма выглядит совсем иначе, чем с моей площадки. Как-то зашел разговор о склепах. Лиза, коренная ленинградка, рассказывает, как во время блокады пряталась в склепах Смоленского кладбища от мародеров.

В один из вечеров Лиза принесла весть о том, что сын Олега застрял в Туапсе, заболел и попал в больницу. Олег ездил к нему на выручку. Через несколько дней я увидела сына Олега Рому на балконах Олегова дома. Он, как всегда, был со мной любезен и доброжелателен. Так же вел себя пасынок Олега, тоже Рома. Садясь в автолайн, по существующей в тех краях традиции заплатил за мой билет. Я была приятно удивлена, даже растрогана.

Тамара Максимовна тоже приходила ко мне. Она резко похудела, ослабла. Однажды на подходе к нашему дому упала. Я пыталась вызвать скорую помощь. Мне недавно поставили телефон. Но скорая не приехала. У всех есть машины и стариков привозят прямо в пункт скорой помощи.

Тамара Максимовна выздоровела. Но ушибленная грудь продолжала болеть.

Электричество

В моей комнате со старых времен осталась под потолком стеклянная, отороченная чугунным литьем в стиле модерн, подставка под большую керосиновую лампу. Когда провели электричество, ее перевернули и она стала люстрой. Много лет спустя благородный чугун покрасили краской «серебриной» и абажур потерял свою прелесть. Я ломала голову, как бы отмыть эту краску.

Когда я все оставила на Зеленом мысу, уезжая только с пачками гербария, пожалела о нескольких оставленных вещах. Первым делом о библиотеке, которую долго собирали, потом о столе красного дерева ХIХ века, который я c большими трудностями покупала Андрею в Москве перед отъездом в Магадан, о витых скамейках, которые стояли со времен моего прадеда и, наконец, о люстре. Но что поделаешь…

Мама вспоминала: когда провели электричество, сразу бросились в глаза углы, заплетенные паутиной. Во влажном батумском климате паутина очень быстро нарастает. А потом жили так, как будто электричество было всегда. Но я хорошо помню трагедии вокруг разбитого лампового стекла, фитильки керосинок, керогазы. Впритык к дому стоит толстый стальной столб. От него идут провода. Мама решила расширить террасу, пристроить кладовку. Столб оказался на краю маленькой кладовки. А разводные коммуникации выходили прямо из ее крыши. Во время сильных ливней вода текла по столбу. Рядом, над верхней полкой, мощным сверчком трещал счетчик. Там были пробки, основания которых обматывались проволокой. Все это называлось «жучок». С пробками часто возникали проблемы. Они были очень непрочными. Время от времени выскакивали, падали на цементный пол, терялись. Нужно было снова приноровиться, достать тонкую проволочку, замотать. Зима. Руки красные, замерзшие. Промозгло, холодно. Льет проливной дождь.

Прихожу домой – света нет. С фонариком пытаюсь наладить жучок. Но никак не получается. Нужен умелец. У меня их два. Один Зураб Чхаидзе – мой сотрудник. Нужно спуститься вниз по крутой и тоже скользкой тропинке, перейти взбухший от дождя ручей и по такой же крутой тропинке подняться к дому учителей, где живет Зураб. «Был бы он дома!» – молю я Бога. Безотказно и благородно вместе со мной Зураб спускается в овраг, поднимается к дому. Словно волшебник, быстро налаживает свет. О радость! На плитке готовится обед. Греется чайник. Включается маленькая масляная батарейка обогреватель. Включаю телевизор, смотрю интересные фильмы, которые показывают по «иллюзиону». За окном сплошная стена дождя, тьма. А здесь островок яркой и теплой жизни!

Еще при маме кто-то ей сделал отвод сети от основного щитка, чтобы платить меньше. Так у всех соседей.

Однажды в субботу приятным весенним утром, когда день сулит только радость, к дому подошел неизвестный мне человек среднего роста с желчным злым лицом. Он из Чаквы. Инспектирует, проверяет счетчик, а главное – штрафует. Если я не заплачу штраф, то отключит электричество. И тогда блаженство света и тепла закончится! А для того, чтобы застукать врасплох и застать хозяев дома, этот опытный контролер выбрал утреннее время. Я, волнуясь, пытаюсь наладить отношения: не дай Бог отрежет свет! Но тут на мою беду выходит из своей комнаты Саша. Он вчера приехал из Тбилиси, живет в столице, мои трудности ему непонятны. Он человек горячий, хотя становится тишайшим там, где есть сила и власть. Сейчас он распаляется и, как тигр, с криками на грузинском, бросается на контролера. Я не понимаю половины гортанной грузинской быстрой речи, но прекрасно осознаю, что сейчас надолго лишусь света. А где потом искать концы? Где работает этот контролер? И мне приходится унижаться перед желчным человечком, утихомиривать не на шутку расходившегося Сашку. А потом платить огромный штраф.

За несколько лет до описываемых событий мы жили в Магадане на улице Дзержинского 10, на 5 этаже. На каждой лестничной площадке счетчик бешено крутится, накручивает киловатты. Вся жизнь в Магадане на электричестве: свет, плитки и прочее.

Дело происходило в субботу в середине дня. У нас гость – Даниил Яковлевич Берман. Мы только-только сели за стол и налили рюмки. Закуска на столе. Все в предвкушении вкусного обеда. Но вдруг неожиданно раздается звонок. Я открываю. Предо мной стоит низкая со злым лицом женщина-контролер. Она заявляет:

Если в течение получаса не оплатите, я его отключу. Мгновенно, не задумываясь, накидываю шубу, ноги ныряют в унты. На улице нешуточный мороз. По нагромождениям снега, гололеду, сугробам, что есть сил бегу к сберкассе. Она в одном квартале от нашего дома. Там в последние минуты перед перерывомоплачиваю недостачу и таким же темпом бегу обратно. Тетка уже все отключила. Но она еще в соседнем подъезде, чинит расправу. Еле уговорила ее восстановить, подключить свет.

Мы снова за столом. Можно отдышаться. Рассказываю, где была. Берман:

–Ну и повезло тебе, Андрей, с женой! Я, обращаясь к Андрею:

–Что бы мы делали без света? Андрей спокойно:

–Купили бы свечи, пошли бы в Институт, в лабораторию, ведь это рядом. Любил подначивать!

Главное, на что справедливо взъелся контролер – это столб. Он опасный, его нужно менять! Однажды, когда была особенно сильная ночная гроза, молния ударила в столб.

Долгие хлопоты. Наконец приезжает бригада веселых ребят-электриков. С утра они хорошо зарядились. Будут менять столб, проводить отдельный мощный провод с хорошей изоляцией. Я в восторге. Неожиданно в эту же минуту к моему дому подкатывает легковая машина моего директора. Шофер привозит записку. Приехало столичное телевидение, мне необходимо срочно прибыть в ботанический сад. И я вынуждена оставить бригаду. Они будут проводить работы без меня. Провели. Но провод лег на крышу без изоляции. А под осень именно на эту крышу ложились лозы со спелым виноградом. И все остальное время, что я жила на Зеленом мысу, мне приходилось, словно в цирке, осторожно пересекать этот оголенный провод, собирать виноград, а через месяц и падающую на крышу хурму.

Для одного из веселых ребят вскоре все кончилось трагически. Он сгорел в трансформаторной будке. Видимо, взялся за оголенный провод.

Электричество часто отключают. Стали давать только на один-два часа в день, чтобы жители могли посмотреть сериал или эмоциональное выступление очередного лидера определенной партии.

Газ

В середине восьмидесятых газ был привозным, в баллонах. Их развозили по домам. Машины с баллонами поднимались высоко в горы. Возили баллоны и в наш тупик. Кончится газ в баллоне, мы тащим баллон за калитку. Выстраивается несколько пустых баллонов. Под баллон кладем деньги. Газ дешевый. Когда приезжает машина с баллонами, нам не обязательно присутствовать. Берут пустые, ставят полные. Вот и вся процедура. Коварство баллонов заключалось в другом. От плиты протянут шланг. Этот шланг нужно подключить к полному баллону особым способом, нажав на пробку. Не всякому это удается. Проверить можно, только зажигая плиту: идет газ или не и дет. Баллон тяжелый, льет дождь. Никак не присоединяется шланг. В конце концов, борьба с баллоном заканчивается победой. Можно на время успокоиться. Баллоны старые, ключи к ним часто неисправные. Но есть газ!

Газ подорожал. Мои баллоны разворовали. Деньги стащили. Неприятно гадать, кто совершил эту пакость. Потом были украдены и пустые баллоны. Потом баллоны с газом стали на вес золота. Я стала готовить пищу на печке. Пришлось вспомнить о хворосте, дровах. Все эти трудности – на фоне прекрасной субтропической природы, изобилия фруктов, цветов. Как только долгие дожди кончались, наступали сказочной красоты теплые дни.

На хлопоты о паспорте, связанные с постоянными поездками в Хелвачаури, запросами в Магадан, получением от Андрея свидетельства о браке, ушло почти два с половиной месяца.

В одиночестве встретила Новый год. Соседи, Венера с Сережей, звали к себе. Но я предпочла одиночество. Сидела под буком, любовалась видом на бухту и размышляла о нашей жизни. Расставаться с Зеленым мысом я не думала, хотя вокруг в Грузии шли бои и связь с Москвой была с перебоями.

Весна 1992 года

Наконец в начале января я получила паспорт. Вырвалась в Москву только 13 января, на старый Новый год. Андрей уже и не чаял.

Московская жизнь с заботами о свекрови, внучках резко отодвинула меня от зеленомысских забот. В Москве было голодно. За продуктами собирались огромные очереди.

Еженедельно я ходила далеко по гололеду за получением ветеранского пайка свекрови. Это набор продуктов, совсем небольшой. Но свекровь требует, а паек действительно на некоторое время разнообразит жизнь. Основное время уходит на очереди в магазинах за продуктами.

Андрей радовался назревающим событиям, переменам. Следил за политическими событиями и время от времени писал в различные органы печати. Маман также очень радовалась не отрывясь от своего транзистора все время слушала новости и делилась с нами. Приход Ельцина к власти, трудный приход, развал Советского Союза – все воспринималось как хорошее знамение, вселяло надежды на будущее. Большинство сочувствовало Ельцину. Старая власть себя изжила.

В Грузии у власти Звиад Гамсахурдиа. У него помощники – Кетовани и Иоселиани. Они формируют свои маленькие армии, то есть дружины. Об этом я узнаю в Москве урывками.

Еще прошлой зимой редактор газеты «Советская Аджара», Лиана Менуагрия, когда я с надеждой говорила о народных патриотах – художнике Кетовани и литераторе Иоселиани – с горечью возражала. Называла их бандитами. Но меня так и тянуло ей возразить: это люди духовные! Звиад – сын знаменитого писателя-историка. На самом деле просто модно показывать себя в таком обличье. Трудно разобраться издалека, когда одни события быстро сменяют друг друга.

Я сижу у телевизора, смотрю передачу под названием «бенефис». Интервьюируют Иоселиани. Нет, это не интеллигентный человек. Он хвастается тем, что в тюрьме убивал людей.

Конец февраля. Я возвращаюсь в Батуми. Во Внуково развал, грязно. Разбитые кресла. Табло не работает. Ожидая своего рейса, я разговорилась с другой пассажиркой, Ириной Воиновой.

Раньше она работала в Ярославле директором кинотеатра. Но с наступлением новых времен стала челноком. Возит из Турции кожаные куртки. Теперь живет в Москве. Имеет хорошую квартиру на юго-западе. Муж спился. Она перетянула в Москву сестер, которые, пока она ездит в Турцию за товаром, присматривают за ее дочкой-старшеклассницей. Челноки готовы на любые трудности. Это их работа. Пахнет большими деньгами, авантюризмом.

На наш рейс пассажиров совсем мало, но попасть в самолет проблематично. Дюжие молодые украинцы, этакие запорожцы, грузят цепи и другой тяжелый металл. Летчики, не стесняясь, требуют свою долю. Вся эта дикость для непосвященного глупого пассажира кажется возмутительной. Но привыкали мы быстро.

Батуми встретил глубоким снегом. Дом холодный. Протоптала тропинку, затопила в комнате печурку. Обогрелась. Шел мимо к себе на гору Авто Беридзе-маленький. Поделился буханкой мягкого свежего хлеба, который только в Батуми бывает таким вкусным. Стало тепло на душе. Я вспомнила милого Нури Мемедовича, страдавшего от полноты. Он мне говорил, что не нужно есть свежего хлеба. От него полнота. Да разве удержишься! В Грузии свежий хлеб вместо гарнира. Его макают в соус, вкусный острый мясной соус!

Обнаружила разбитое стекло на кухне. Кто-то в мое отсутствие лазил в дом.

И опустошенный подвал! Там стояли баллоны с вином. Больше 500 литров вина! Мы его осенью вместе с Авто готовили, с трудом покупали сахар. В погребе пусто. Но главное – украдены дефицитные стеклянные баллоны. Их нигде не достанешь. Я поручила соседу Сереже Авдишвили охранять дом. Да какой он охранник! Венера и Сережа – единственные соседи, к которым я иногда заглядываю попить кофе.

Теперь Сережа смотрит на меня невинными глазами, сочувствует. Я про себя догадываюсь: пропажа вина – это дело его рук. Он любит закладывать. Но ссориться с единственными соседями, которые ко мне доброжелательны, я не стану.

Две оставшиеся у меня курицы состарились, не могут уже взлетать на дерево. Ночуют в курятнике. К ним прибежал молодой петух от Нины, жены Зивера. Нина пришла за деньгами. Пришлось отдать 30 рублей. Деньги большие. Но мои куры старые, равнодушны к молодому и энергичному петуху. Он рассердился и решил уйти к молодым, к тетке Майе. Его там видели в вольере. Но когда я заикнулась о нем – тетка подняла крик. Чего только я не услышала:

–Этот петух пришел сам. А самцы всегда выбирают лучшие места! Не утратила боевого и хулиганского духа моя тетушка.

Опытная Гульнара Гулиашвили советует зарезать кур

– Они сами просят смерти – объясняет она. Нет, я к ним привыкла. Одна из них пришла ко мне, когда я сидела на скамейке. Положила голову мне между колен и испустила дух. Вторая с трудом забралась в курятник и затихла навсегда.

Я навестила Тамару Максимовну. Она маленькая, слабая, злая, стояла на пороге. Я спросила, как она прожила зиму.

Она, видимо, надеялась на мою помощь, а я надолго уехала домой, в Москву.

Зимой ей особенно было плохо: дрова для печки не могла добывать, слабела.

Рассказывают об ужасах войны и разрухи. Положение в Грузии очень тяжелое. В Тбилиси холодно и голодно. Ночами автоматные очереди на соседней горе, экранируя, усиливают звуки стрельбы.

Выйдя на работу, я первым делом пошла к Вано с просьбой помочь мне вставить стекло. В ответ он возмутился:

За утренним кофе только и разговоров, что о войне в Тбилиси, о разбоях.

Рассказывают, что ходить на Зеленом мысу небезопасно. Кого-то изнасиловали, кого-то ограбили. Имен не называют. Шайки мингрел проникают в Аджарию и грабят.

Зимой в Батуми приезжал Звиад Гамсахурдиа и патриарх Грузии Илиа. Крестил население. Занятый под архив красивый католический костел теперь стал грузинской церковью. В Батуми в старой части города есть православная церковь. Это старинная греческая церковь. Но бывший костел, что подчеркивается особо, – это грузинская церковь. У девушек нашего отдела на цепочке крестики святой Нино: края креста приспущены вниз и крест очень похож на самолетик. Это модно.

Звиад Гамсахурдиа, человек верующий, считал, что Аджария должна быть чисто православной страной. Его отец, знаменитый писатель, в своих романах воспевал славу царицы Тамары, Давида Строителя. В средневековье территория современной Аджарии и еще многие земли были грузинскими, христианскими. В высокогорном селении Схалта до наших дней сохранился очень красивый, в византийской традиции, маленький христианский храм. Ранее, когда Аджария в течение трехсот лет принадлежала Турции, а население стало исповедовать ислам, церковь была заброшена. Теперь ее открыли для посещения. Христианские настроения не понравились пожилым аджарцам-магометанам. Они пытались ее разрушить, осквернили. Магометанство в Аджарии более сильно выражено в горах.

В Батуми были демонстрации, голодовки молодежи. Как в столице. Рассказывая, нажимают на слово «сухая голодовка». Потом, как выяснилось – голодовки вовсе не было. Студентки педагогического института хотели быть передовыми. Но под покровом ночи сытно обедали. Демонстрантов выследили и прогнали.

Огромный памятник Ленину на площади свалили. Соратники Звиада в экстазе надругались над поверженным Ильичем.

В марте я получила письмо из Тбилиси от Таили Гвинианидзе, сесты Заиры. Она убита горем. Осталась одна. Зима в Тбилиси была холодной и голодной. В центре города шли бои.

В четыре часа дня я решила идти домой нижней дорогой, через Зеленый мыс. На платформе пустынно. Мимо проезжает грузовик. Кузов набит военными. Издают боевые крики. Стреляют в воздух. Промчались. И снова зловещая тишина.

В Хелвачаури назначен новый префект – звиадист. Прислали из Тбилиси. Он из местных, но некоторым неугоден, потому что тбилисские – не указ аджарцам. Новый префект врач. Одни его хвалят. Другие говорят, что он не знает местных порядков.

Я надеюсь на его поддержку. Забрезжила надежда на решение моего вопроса.

Поехала к нему на прием. Молодой, приятной наружности человек. Он меня заверил, что Олегу дом никогда не утвердят, что он подаст на него в суд. Ему известны черные дела этого человека. Он знает, что «хороших ребят», как он выразился, Олег сажал в психбольницу.

Обнадежил меня: старый дом, в котором я живу, он оставляет за мной и братом, мы его разделим на равных. Все, что я услышала, показалось мне фантастическим. Я слишком устала от долголетнего ожидания.

В нашем маленьком околотке – волнение. Просочился слух, что дом Олега отдадут то ли под детский сад, то ли под приют.

Когда я это услышала – не поверила. Но на Олега и тетку префект действительно подал в суд за незаконное строительство дома.

На Зеленом мысу я – единственная, кто вырастила киви. Теперь, когда приоткрылись границы, то круглые, величиной с яйцо мохнатые плоды киви стали популярными. Их очень ценят, в них больше витаминов, чем в лимонах. Их привозят из-за границы из субтропических стран. Мохнатая крупная ягода впервые была окультурена и получила широкое распространение в Новой Зеландии. Она названа в честь птицы киви – эмблемы Новой Зеландии. А на самом деле эта ягода родом их Китая, официальное ее название – актинидия китайская.

Мне привезли из-за границы несколько плодов. Я посеяла семена, и теперь моя беседка обвита мощной лианой. Я дала сеянцы Сереже Авдишвили, привила. В Турции знают киви, покупают молодые растения. Поэтому в Аджарии киви пользуется особой популярностью. Саженцы вывозят в Турцию, продают. Мы с Сережей и Венерой решили арендовать на склоне Карелинской дачи кусок земли и выращивать киви. Надеялись на заработок.

Несмотря ни на что, я не собиралась покидать Зеленый мыс. Саженцы киви в ботаническом саду мне обменяли на молодые растения лимона. Я их посадила на арендованной территории среди чайных кустов.

Все рушилось, а я наивно продолжала на что-то надеяться, жить будущим, которое для меня было связано с Зеленым мысом.

Как доктору наук мне положен телефон. И его еще прошлой осенью установили. Я могу связываться с соседями, знакомыми в Батуми. Мы часто перезванивались. Прогресс!

В середине мая я ждала Андрея. Самолеты летали: целых три рейса в сутки. Но ни на одном из них Андрей не прилетел. Прошли сутки, я продолжала встречать.

И опять я в аэропорту. Вдруг оказалось, что тот рейс, которым должен был прилететь Андрей, прилетел еще вчера. А его нет. Оставаться в аэропорту бесполезно. Я еду на Махинджаурскую почту к моей подруге Миле. Сюда я хожу регулярно. Она работает на телеграфе, соединяет меня с Москвой, накручивая какую-то старинную машину начала века. Когда соединяет, я слышу родные голоса. Но сейчас связи нет. Ясный, теплый день. Я смотрю в окно, откуда открывается вид на море, на железную дорогу, (она тянется вдоль моря). Я вижу проходящий мимо длинный тбилисский поезд. Именно на этом поезде и приехал Андрей. Но я об этом не знаю. Совершенно опустошенная иду, домой. Заглушая тревогу, начинаю крутить, месить чайный лист. Но все внутри дрожит от тревоги. Мысли роятся. Поднимаю голову и вдруг в распахнутом окне вижу Андрея. Господи! Какое счастье! Оказывается, в Москве рейс на Батуми задержали. Тогда он сел на тбилисский рейс, а потом из Тбилиси приехал домой поездом. Слава Богу! Тревоги позади. Теперь мы вместе надолго.

М.Т. Мазуренко © 2012 Утраченная Колхида